Жизнь некрасивой женщины

Мне оставалось так мало дней свободы. А я была молода, весела нравом и поэтому с жадностью окунулась в прежние знакомства и самое беспечное времяпрепровождение. Проснувшаяся новая упоительная страсть, как можно больше обманывать Васильева — всецело меня поглотила. В этой игре принимало участие много людей, и чем грознее и страшнее подчас бывал облик Васильева, тем больше азарта и веселья я чувствовала.

Это бывало тем интереснее, что Ника являлся домой всегда неожиданно.

Стояла ранняя весна, и на московских улицах была слякоть. Приходя домой, Васильев прежде всего спрашивал:

— Ты куда-нибудь сегодня выходила?

— Нет, — обычно отвечала я.

Тогда он каждый раз бросался к моим фетровым ботам и проводил рукой по их кожаной подошве — не влажная ли она?.. Поэтому, приходя домой, я немедленно вытирала подошвы бот, а затем укладывала их сушить на отопление.

Но однажды Васильев чуть не передушил нас. Несмотря на сухие подошвы бот, Васильев откуда-то узнал о том, что я выходила. Потом оказалось, что он поставил незаметные отметки чернильным карандашом на разные места подошв, и от воды чернильный карандаш расплылся — значит, я выходила на улицу.

Тогда я тайно от него купила себе вторую пару бот. Назвала их «веселыми» и прятала в ларе передней.

Однажды Никита Красовский задумал устроить у себя маскарад.

— Дамы будут делать костюмы под моим личным наблюдением, — заявил он. — На маскараде у меня будут актеры МХАТа, художники, и я не хочу, чтобы какая-нибудь дама своим костюмом выбивалась из общего стиля. Разумеется, я не буду разглашать тайну задуманных костюмов, но хочу быть художником-режиссером этого маскарада.

Никита чудно рисовал, но еще прекраснее вышивал. Диванные подушки его работы поражали и изумляли гостей.

Вечера Красовского были известны всей Москве, и часто шубы гостей в передней его квартиры лежали прямо на полу одна на другой, точно на складе, поднимаясь если не до потолка, то, во всяком случае, до половины высоты передней.

Объявленный маскарад у Красовских вскружил не одну женскую голову и у многих отнял сон. Какой костюм надеть?

— Никита, Никита, — заволновалась тетка, — я хочу быть Иродиадой… Ах! Я сумею воплотиться в этот сладострастный образ!..

Я выбрала костюм Бубновой Дамы, поскольку у меня для него нашелся материал. Я сама сделала корону, затем из синего шелка — обтянутый лиф на костях, сильно в талию, и из кусков малинового бархата — юбку. На груди знак бубен. С юбкой Никита меня измучил. Он решил мешать малиновый бархат с золотым шелком и хотел, чтобы юбка была в каких-то разрезах.

Как только утром Ника уезжал на аэродром, к нам приходил Никита, и мы лихорадочно кромсали, прикалывали, нашивали материю, много раз примеряли, загоняя Никиту за ширмы. Потом он выходил из своей засады, крутил меня и тетку во все стороны, щурился, отходил, склонял голову то направо, то налево:

— Эта линия не хороша… здесь получается некрасивая складка… что случилось у вас с лифом? почему он морщит?.. — И тысяча замечаний сыпалась из его уст.

Потом он снова уходил за ширмы, а мы с теткой снимали костюмы и одевались в свои обычные платья, после чего Никита опять выходил и мы втроем с ожесточением и усердием начинали послушно распарывать то или иное место. Никита был беспощаден и требователен.

В случае внезапного возвращения домой Васильева все было предусмотрено и детально продумано.

Васильев уже давно потерял ключ от нашей квартиры, а новый ему было неудобно заказать без маминого ведома; просить же об этом маму и сознаваться в том, что ключ потерял спьяну, Ника стеснялся. Все это было нам на руку и ограждало нас от его вторжения без звонка.

Приходя к нам, Никита обычно снимал калоши, шубу и шляпу в комнате тетки. Кроме того, под маминой кроватью стоял большой старинный дедушкин чемодан, куда мы прятали костюмы.

Едва раздавался звонок Васильева, Никита мчался к тетке в комнату, и, пока мама отпирала дверь, Васильев проходил по коридору, Никита, одевшись, уже выскальзывал черным ходом на улицу.

А день маскарада подходил все ближе.

В моем костюме Никита был недоволен юбкой. Он решил сделать ее двойной. Первая — из золотого шелка, вторая — сверху — из малинового бархата должна была состоять из отдельных кусков и при движении красиво разлетаться в стороны.

Эта юбка чуть всех нас не погубила…

— Вы должны надеть костюм и набраться терпения, — сказал мне Никита, — а я сам наколю на вас и приметаю все куски бархата.

Так как эта работа должна была занять много времени, мы выжидали удобного случая.

Однажды нам стало известно, что у Васильева назначен утренний полет. Это утро и было намечено для окончания злополучной юбки.

Затянувшись в шелковый синий лиф, весь на мельчайших крючках, вся заколотая булавками, я терпеливо стояла перед ореховым трюмо, пока Никита, ползая вокруг меня по полу на коленках, уравнивал низ и приметывал к корсажу куски бархата.