Жизнь нежна

— Он поднимался вверх по лестнице. Там еще два этажа, так?

— Так.

— Он там к кому-то заходил? Разве вы не спросили ни у кого из соседей потом, к кому приходил мужчина с пустой сумкой? Меня вот сегодня сразу за наводчика домушников ваши подруги во дворе приняли. А этот мужчина не вызвал ни у кого подозрений?

— Вы знаете, после Полинкиной смерти как-то не до него было, — покаялась она с виноватой улыбкой. — Не пропало ни у кого ничего, да и ладно. Даже из-за чердачной двери дворничиха не особо брехала.

— Она оказалась открытой в тот день? — едва не пропел Мухин.

— Да. Туда часто наркоманы залезают. Вот замки и вешают. Только ненадолго они там. Их то и дело срезают, либо отмычками открывают. Молодежь нынче такая пошла!.. И в тот день замка опять не оказалось. Только не до него всем было, тут такое…

— Отлично! — порадовался Мухин с горечью.

Отличного было мало. Все так обрадовались, заполучив готового убийцу в лице Антона Панова, что проверить пути отступления настоящего убийцы не удосужился никто. А ведь наследил, наверняка наследил.

— И последний вопрос к вам, — заторопился Мухин, спешить надо было, пока еще чего-нибудь не стряслось страшного. — Тот мужчина, что поднимался вверх по лестнице с пустой сумкой, был высоким, худощавым, низкорослым, толстым?

— Поняла, поняла, — закивала охотно женщина и снова уставила на него прищуренный взгляд. — Не маленький, точно. Довольно высокий. Грузный. Попа во какая! — Она увеличила свой собственный размер втрое. — Тяжело поднимался по лестнице, потому что толстый был. Я подумала даже, что старый.

— Это все? — уточнил он напоследок, выходя из квартиры.

— Да, все. Больше никого в тот день я не видела из посторонних в подъезде.

Улица встретила Мухина пустыми скамейками, с которых новая дождевая волна согнала всех дворовых сплетниц. Он поежился частым ледяным каплям, тут же забившимся под воротник рубашки, но зонта открывать не стал.

Горело все! И душа и тело горели от стыда и запоздалого раскаяния. Мало кому такое теперь ведомо, мало кто станет из-за ошибки следствия так убиваться. А ему вот не по себе было, да еще как!

Отсидел малый несколько недель ни за что, и несколько лет отсидел бы, не пустись он в дознавательный обход по четвертому, наверное, кругу. Воронов вон за дотошность его, за въедливость не любит, а она иной раз и на руку случается.

— Александр Викторович! — будто услышав его мысли, тут же позвонил ему Стас.

— Ну!

— А вы где сейчас? В городе?

— В городе, в городе, коллега, — пробрюзжал Мухин, тут же так некстати для себя вспомнив, как молодой Воронов сомневался в виновности Панова, все время сомневался. — Чего тебе?

— У нас очередное ЧП, Александр Викторович, — убитым голосом сообщил Стас.

— Что еще?! Опять убийство?!

— На этот раз обошлось, но пострадавший имеется.

— Кто?

— Прохоров. Виталий Прохоров — муж погибшей Веры Прохоровой.

— Да понял я! — рассвирепел тот, поняв, что снова их обошли на полшага. — Что с ним?!

— Нападение в собственном доме.

— Кто обнаружил?

— Тесть. Приехал будто бы по звонку зятя. Говорит, тот позвонил и вызвал его. И обнаружил того с пробитой головой. Но жив, бедняга, жив!

— Ладно, еду. На месте поговорим, — и тут же спохватился: — Ты там без самодеятельности, смотри. Дождись меня. Там уж вместе…

— Что вместе? — поторопил его нетерпеливый Воронов, потому что начальство внезапно умолкло.

— Вместе поедем брать преступника, коллега!

— А вы?.. Вы уже знаете, кто это?!

— Знаю, знаю. Сегодня и возьмем!

Глава 23

Сергей Хаустов медленно чистил яйцо всмятку, стараясь не смотреть в сторону жены. Сегодня она почему-то ему была особенно ненавистна. Может потому, что Маруська опять с голыми ногами в палисаднике с самого утра светилась, будто бы поливая флоксы, а сама демонстрацией своих потрясающих конечностей занималась, не иначе.

И Алина сегодня вдруг вышла к завтраку с новой стрижкой, необыкновенно преобразившей ее и без того привлекательное лицо. Хаустов застыл, глядя на нее недоуменно. Надо же, думал, какая в доме симпатичная женщина рядом с ним обретается, а он никогда даже и в мыслях не посмел допустить…

А может, все дело было в том, что Тая сегодня брюзжала с утроенным азартом, подавая ему завтрак. Так разошлась, что разбила на яйцах скорлупу, и Хаустову приходилось теперь очень медленно и осторожно снимать крохотные осколки с не проваренного до упругой плотности белка.

Ну и ладно, все занятие. Все повод не смотреть в заплывшие спросонья глаза и не отвечать напрямую, почему он снова не пришел к ней минувшей ночью. Она ведь именно с этим вопросом пристала, ввалившись в душевую к нему, едва он туда забрался. Начала приставать, мылить спину, мурлыкать что-то утробно. А он возьми, и прогони ее. Не грубо, нет. Вежливо так попросил убраться к чертовой матери и не мешать ему.

Ох, как она рассвирепела. Как взбесилась. И Сергей ее, конечно, понимал. Просто поделать с собой ничего не мог, хотя порой и старался.

— Долго будешь колупаться! — взвизгнула она, стоя за его спиной с раскаленной сковородкой. — Отодвинь локти, я тебе кабачков жареных положу.