Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача

Мы знаем, что за многие годы врачи больницы обращались в администрацию с жалобами на доктора Сорки, однако меры не были приняты. Об этом нам рассказывали многие специалисты. Один из врачей, Марк Зохар, неоднократно обращавшийся по этому поводу к шефу хирургической службы Лоренсу Вайнстоуну, был уволен в марте. Через несколько недель его странным образом восстановили. Доктор Зохар не описывает детали, ссылаясь на официальное соглашение между ним и администрацией не обсуждать внутренние дела госпиталя.

Напряженность между доктором Сорки и теми, кто выражал беспокойство относительно его хирургических методов, с годами росла все больше. На М&М конференциях, проводившихся среди медицинского персонала для объективного разбора отдельных случаев с неудовлетворительными результатами лечения, страсти накалялись очень сильно. Однажды доктор Сорки прооперировал здоровую молочную железу девятилетней девочки. Большинство врачей, присутствовавших на разборе операции, назвали ее ненужной и опасной. Доктор Сорки вел себя неадекватно, многие заметили, как „он был взбешен“. „Эта операция Сорки может иметь непредсказуемые последствия“, — отмечает врач Детской больницы Манхэттенского университета.

Резиденты госпиталя отвечают на наши вопросы очень уклончиво. „Атмосфера этого госпиталя очень сложная, и мы стараемся не вникать в нее“, — сказал один из них.

Сторонники доктора Сорки считают, что атмосфера „все больше отравляется по вине клеветников“. Доктор Рахман Готахеди характеризует Сорки как „прекрасного хирурга“.

Председатель хирургического отделения доктор Вайнстоун, приглашенный в госпиталь для сохранения программы по подготовке резидентов, находившейся на грани закрытия в середине девяностых годов, считает, что в его отделении полный порядок. „Отделение в хорошем состоянии, — утверждает он. — Нам не за что оправдываться, мы находимся на высоком уровне“. От дальнейших комментариев он отказался.

По всем отчетам, доктор Сорки—уважаемый сотрудник госпиталя. Многие члены Совета директоров и администрации отправляют своих родственников именно к нему. Как председатель Медицинского правления доктор Сорки пересматривает квалификационные категории врачей. Многие соглашаются, что по техническим навыкам он остается непревзойденным в госпитале, при этом констатируются его ошибки на этапе принятия решения о необходимости операции. "Технически он превосходен". — сказал один из хирургов, но согласился, что на вопрос «нужно ли оперировать?» ответ Сорки не всегда бывает удачным.

По многочисленным свидетельствам, напряженность между доктором Сорки и его противниками обострилась, когда доктор Вайнстоун нанял на работу доктора Зохара. Научная критика случаев доктора Сорки вызвала протест многих его сторонников.

«Задачами отделения должны быть развитие образовательного уровня и улучшение качества лечения, — сказал один из врачей. — Дела пойдут намного лучше, как только прекратятся разногласия». Некоторые врачи госпиталя полагают, что доктор Сорки погублен завистливыми соперниками. «Я знаю Сорки около тридцати лет, — говорит акушер-гинеколог Факир Мотахенян. — Если кто-то из моих любимых или близких заболеет, я доверюсь ему всем сердцем, он хороший и заботливый врач».

— Видишь, что твой любимый гинеколог говорит? — поддразнил я Хейди, наблюдавшуюся у Мотахеняна.

— А что он может сказать, ему не нужны неприятности, он напуган. Почему они упоминают твое имя? Джейн обещала не ввязывать тебя.

— Кроме меня она ссылается и на других врачей, ей нужно оставаться объективной и непредвзятой.

— А Манцур, как же он? — спросила Хейди.

— Старый лис умен, он правильно выбрал момент, когда надо снимать хирургические перчатки. Война проиграна, кажется, наш Падрино больше никогда не попадет на страницы «Нью-Йорк Репорт».

— Что будет с Ховардом, Фарбштейном и Вайнстоуном?

— Им остается выжидать и наблюдать, как будет развиваться ситуация, для них это «контроль травмы», ожидание остывания и надежда на то, что в газетах большее ничего не появится — бумага желтеет, а люди забывают.

* * *

Ночью я стоял на пароме и следил за огнями, медленно отступающими на южной окраине Манхэттена. Для меня корма парома — самое великолепное место в Нью-Йорке. Я с удовольствием вдыхал запах моря и подставлял лицо приятному прохладному ветерку. Во мне все ликовало, возможно, подействовало вино, которое я выпил в Южном морском порту. Я был счастлив и весьма горд собой. Наконец-то больничная мафия побеждена. Зачем мне это было нужно? Только не из корысти, потеряно время, здоровье, положение и деньги. Может, ради торжества справедливости? Это всего лишь избитые фразы.

Возможно, мной двигал рефлекс камикадзе, склонность к риску. Кто-то скажет, что это храбрость, но это не так. Действия камикадзе не соответствуют здравому смыслу, и они опасны «организованному» миру, камикадзе движимы неподвластными внутренними силами. Все надеялись, что я легко сдамся. Ховард мыслил так же, когда давал мне немного баксов и думал, что я все забуду.