Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача

— Мне диетическую колу, — ответил Чаудри, отказывавшийся от алкоголя как истый мусульманин.

— Под хумус лучше всего холодное пиво, но у меня грыжа в два часа, пожалуй, возьму мятный чай, — решил я. — Закажем большое блюдо с разной смесью?

Бахус сделал заказ на арабском владелице ресторанчика Фатиме, женщине довольно крупного телосложения.

— Надеюсь, ты попросил ее подогреть лепешки? — напомнил я. — Она даже понимает твой арабский? Разве она не палестинка?

— Нет, она из Иордании.

— Это не одно и то же? — смутился я, задав глупый вопрос.

— Вы, израильтяне, ничего не знаете насчет арабов и региона, где живете. Вы просто инородные тела, — съязвил Бахус

— Мир, мир! — призвал Чаудри. — Еда на подходе, я такой голодный, давайте поедим, а потом поговорим.

Бахус отломил кусок лепешки, обмакнул в масло и отправил в рот.

— Неплохо, Фатима знает, как готовить приличный хумус. Я положил горку хумуса на свою тарелку, щедро полил оливковым маслом из маленькой бутылки и проглотил сочный кусок лепешки.

— Шесть из десяти по шкале хумуса, — сказал я, — он должен буквально плавать в оливковом масле.

— Я бы дал восемь баллов, — промычал с набитым ртом Чаудри.

— Что поедатели карри из Бангладеш понимают в хумусе? — поддел его Башир. — Лучший хумус в мире я ел в Дамаске, на старом рынке — девять из десяти!

— Мы мусульмане и почти арабы, — парировал Чаудри. Я раскусил маслину и заявил:

— Лучший в мире хумус готовят и подают в Абу Шукри, на Виа Долороса, сразу после Наблусских ворот, в старой части Иерусалима.

Чаудри методично уничтожал высокую груду голубцов из виноградных листьев, политых тахинным соусом.

— Марк, ты, вероятно, догадываешься, почему мы пригласили тебя на ланч. Мы с Баширом твои друзья, мы просим тебя не посылать письмо Сорки.

— Вот как, почему?

— Потому что никто бы не стал этого делать. Сорки с друзьями правят в этом госпитале, и если ты хочешь сохранить работу и остаться здесь, оставь свою затею.

Бахус глотнул чаю и поморщился:

— Это не мята, а какой-то местный мусор. — Он поводил языком во рту, избавляясь от привкуса. — Слушай, Марк, мыс Чаудри местная продукция, нас учила эта гвардия, и мы видим их насквозь. Основа мощи Сорки и Манцура находится высоко. Сорки персональный хирург Ховарда, он удалил ему желчный пузырь год назад. Вице-президент Фарбштейн тоже под влиянием Сорки и Манцура. Вспомни про Совет попечителей. На его заседаниях сидит Манцур, представляя весь наш госпиталь. Медицинский исполнительный комитет также находится у них в руках. Руководители терапии, кардиологии, онкологии, рентгенологии, педиатрии — это их люди. У всех краткосрочные контракты, продлеваемые только с одобрения всемогущего Медицинского правления.

— Парни, я прекрасно все знаю, но держу пари — никто из других отделений не знает, что творят эти двое.

— Ерунда, Марк! Ерунда! — закричал Чаудри. — Они не монстры, как ты их представляешь. Мы согласны с тобой, их подход к хирургической практике недопустим, но в остальном они уважаемые члены медицинского сообщества. У них есть семьи, жены, дети, друзья, они популярны в обществе и заботятся о своих близких.

— Я скажу по-другому, — вклинился Бахус, — эти два предполагаемых монстра живут в обществе, которое их породило и больше всего заслуживает. Жизнь все дорожает. Профессиональная хирургическая страховка от врачебных ошибок стоит около тридцати тысяч в год и более. Добавь расходы на содержание офиса и прикинь, сколько врач должен делать денег, чтобы спокойно практиковать. Врач хочет жить не хуже, чем дилер с Уолл-стрит.

Несколько лет назад «Медикэр» платила две тысячи за желчный пузырь, а теперь всего несколько сотен. Что же делать хирургам? Им надо удалять больше желчных пузырей, чтобы поддержать прежний стандарт жизни. Число холециститов, гуляющих по Бруклину, не увеличилось. Остается удалять бессимптомный желчный пузырь — делать ненужную операцию. Она действительно не нужна, но только не для них. Им она необходима, иначе как позволить себе новый дом, «мерседес» для жены, частную юридическую школу для детей. Ты понимаешь? В нашем обществе у каждого есть свой скелет в шкафу. Чем глубже ты роешь, тем больше найдешь. Но лучше глубоко не копай, а то будешь отлучен от общества, как в церкви, капише?[6]

— Капише, капише. Ты становишься итальянцем, Башир, это влияние твоей подруги?

— Заткнись и не перебивай, когда я говорю.

Он выпил еще чаю, поморщился от горечи и снова обратился ко мне: