Жизнь Николая Клюева

Представление о народе как носителе религиозности, о народе-«христоносце», было особенно распространено в символистской среде, откуда, как мы видели, и уходят «в народ» А.М. Добролюбов и Л.Д. Семенов. Этот поворот от «индивидуализма» к «общественности» и «народу» углубился в годы первой русской революции. Влечение к мистически понятой «народной душе» и религиозно трактуемой «соборности» находит свое теоретическое обоснование в статьях В.И. Иванова. «...В лаборатории жизни, – заявлял В. Иванов, – вырабатывается некоторый синтез личного начала и начала соборного». Именно В. Иванов, чьи идеи получают в те годы широкий резонанс, остро ставил вопрос о слиянии современного «символического» искусства с массовым религиозным сознанием (от «символа» к «мифу» – провозглашал В. Иванов). В этом же направлении мыслил тогда и Блок, и другие «младшие» символисты. «...В бессознательной жизненной стихии своей мы религиозны, если народны; и народны, если религиозны», – утверждал Андрей Белый. Настроения «ухода», «опрощения», сближения с народом владели в 1908-1910 годах в равной мере и Блоком, и Андреем Белым. Не случайно Белый писал о А.М. Добролюбове как символисте, «поборовшем нашу трагедию». «Мы тоже пойдем, – восклицал Андрей Белый, – мы не можем топтаться на месте: но... – куда пойдем мы, куда?» Тема «ухода», бегства из города на лоно природы, странничества – основная в стихотворном сборнике Андрея Белого «Пепел» (1909), хорошо известном и Клюеву.

Таким образом, Клюеву было нетрудно понять, что именно волнует и мучает Блока; и он сразу же подхватил затронутую им злободневную тему. Блоковские сомнения, бесспорно, перекликались с собственными исканиями Клюева той поры. Нельзя, однако, не признать, что «инвективы» Клюева в этом письме (как и в некоторых последующих) – не только позиция, но и поза, занятая «человеком из народа». Хорошо понимая, чем вызван интерес Блока к нему, Клюев сознательно углубляет тему «несближения» и как бы самоутверждается за счет своей коренной принадлежности к «народу». Искренне обличая тот общественный слой, к которому от рождения принадлежал Блок, Клюев в известной мере играет и даже юродствует, впадая то в неоправданно высокомерный, то в болезненно уязвленный тон, то поучая и наставляя Блока, то вдруг подчеркивая свою собственную «темноту», «нищету» и т.п.

Блок поначалу не заметил этой игры Клюева и отнесся к его письмам с доверием. Рассуждения Клюева о «народе» и «господах» он счел настолько важными, что процитировал их в статье «Литературные итоги 1907 года». Очень остро воспринял Блок и содержащиеся в клюевском письме «угрозы». В начале января 1908 года Блока посетили Н.В. Недоброво, его знакомый по университету, и А.И. Белецкий, в то время – начинающий поэт. Похвалив стихи Белецкого, Блок задал вопрос: «Ну, а дальше что же?» После этого начал говорить, что «подходит «нам» конец, что идет новая интеллигенция, которая истребит «нас». И в заключение прочел прелюбопытное письмо от какого-то олонецкого мужика, из которого явствует, что где-то за 300 верст от железной дороги мужички читают стихи Блока, судят о них, сами сочиняют символические стихи и грозят русской интеллигенции отставкой, исповедуясь ей в ненависти и в неисцелимой тоске народной, проистекающей из сознания, что "без Вас нам еще не обойтись"» (запись в дневнике Н.В. Недоброво от 8 января 1908 года).

Бунтарское начало, преобладающее, как казалось Блоку, в «народной душе», связывалось в его представлении прежде всего с сектантством и старообрядчеством, тем более что интерес к этим группам чрезвычайно обострился в русском обществе. В поисках «нового религиозного сознания» к ним тянутся уже на рубеже столетий Мережковский и З.Н. Гиппиус. «И вот что еще надо бы узнать, – обращается Мережковский к П.П. Перцову в мае 1900 года, – нет ли в глубинах русского народа сил, отвечающих нам. Нам нужно по-новому, по-своему «идти в народ». <...> Несомненно, что что-то везде, во всех (даже в марксистах) совершается, зреет, и мы пойдем навстречу. И тогда переход к народу будет проще, естественнее – через сектантов».