Жизнь Николая Клюева

По трем первым сборникам Клюева можно проследить, как формировалась его художественная манера. Тяготение поэта (вполне естественное для выученика символистов!) к иносказательно-аллегорическому, метафорическому языку проступает уже в книге «Сосен перезвон». С годами метафоризация в его поэзии сгущается, становится едва ли не основным выразительным средством. Однако клюевский метафоризм имеет свои индивидуальные особенности; одна из них – прием «бинарности». Широко употребительные в стихах Клюева сопоставления, сравнения, уподобления и т. д. строятся, как правило, в форме двучлена; роль эпитета берет на себя существительное, предмет. Этот прием восходит к древним формам языковой культуры, когда определение-эпитет еще не сложилось как литературный признак. «Свет-детина», «вещунья-травка», «размыкушка-гармоника», «клетка-горенка», «красота-любовь», «витязь-схимнище» – подобными «парами» насыщена поэзия Клюева (и ранняя, и более поздняя). В «Лесных былях» встречаются, однако, и более сложные, развернутые двучлены, типа: «Ты, судинушка – чужая сторона», «поруб – лютая тюрьма», «дрожь осоки – шепот жаркий» и т. п. Бинарную структуру обнаруживают подчас и целые строфы:

Не уголь жжет мне пазуху,

Не воск – утроба топится

О камень – тело жаркое,

На пляс – красу орлиную

Разбойный ножик точится!

Появление «Лесных былей» критики встретили с почти единодушным одобрением. Приветствуя стремление Клюева ко все более глубокому освоению народно-поэтического творчества, некоторые из них называли «Лесные были» лучшей из книг поэта. Так думал, например, журналист Г. Поршнев, писавший о том, что в Клюеве борются два поэтических настроения: «Одно – доподлинно народное, вырвавшееся в конце книги такими нежными и звучными поэмами, как «Лесная быль» и «Песня о Соколе и трех птицах Божиих», а другое – наносное, выдуманное, перенятое у «учителей». <...> Клюев несомненно большой талант, и влияния эти ложатся на него, как заплаты на дорогой убор». Критик был не совсем прав: следовало бы говорить, что оба эти настроения, сливаясь в поэзии Клюева, дают в лучших своих образцах интересные и подчас замечательные результаты. Статья Г. Поршнева, прославляющая Клюева, вполне отражала уже сложившийся миф об олонецком поэте: «...Он, кажется, первый поэт русского Севера, страны «чарующих» озер и «испуганных» птиц, страны лесных сказок и нежных, еще не исследованных народных легенд и преданий. Это – второй Ломоносов, также пропитанный культурой приютившего его города, но гораздо самостоятельнее, с более крепкими корнями в вспоившей его среде».

«Чистую наивность» и в то же время «декадентскую манерность» увидел в стихах Клюева писатель Л. Войтоловский. «Он пришел из низов и сразу окунулся в самую гущу искусственности и модерна, – писал Войтоловский, разбирая книги «Сосен перезвон» и «Лесные были». – Он полюбил всю новейшую поэзию не меньше, чем «сосен перезвон»; и на свою первобытную, мудро-наивную фантазию он поспешил навести лак городской и книжной культуры». Однако и в статье Войтоловского преобладает восприятие Клюева как поэта, пришедшего «от земли» и «природы», как северного «баяна», творящего в своей первозданной чистоте. «Он пришел в литературу с далекого Севера, – подчеркивал Войтоловский, – и принес с собою крепкий запах соснового бора и серьезную, почти молитвенную торжественность его вознесшихся к небу прямых стволов. <...> С нежной любовью занесены Клюевым на бумагу все оттенки, все тайны сосновых перелесков, со всей их древней мудростью и наивной свежестью».

О том же писала в петербургском «Народном журнале» его редактор Е.К. Замысловская: «Природа у Клюева вся живая, одухотворенная, и любит он ее благоговейно». Даже некоторые «шероховатости» в поэзии Клюева казались ей естественными и «своеобразно красивыми».

Со страниц столичных «Биржевых ведомостей» Клюеву пропел дифирамб А.А. Измайлов, убежденный в том, что у поэта «действительное народное чувствование, действительное народное мышление», что он – «светлое дитя природы, радостная диковинка ее...» Последние слова перекликаются с названием одной из наиболее восторженных статей о Клюеве; ее автором был Иванов-Разумник.