Жизнь? Нормальная: Повести и рассказы

…Некто, спрятавшийся за третьим от вахтерки деревом, пронаблюдал, как окно будки закрыла занавеска; на ней, как на экране, спроецировался силуэт вахтерши, окаменевшей за столом в очках и что-то, по-видимому, неотрывно читавшей. Проекция не менялась долго и некто, выйдя из укрытия, мелькнув в полосе света от окна, снова растворился во мраке.

Много после в вахтерке погас свет и с легким скрипом приоткрылась дверь. Из нее опасливо выглянула тетя Паша. Приобвыкнув к зловещей тишине, она вышла совсем и стала раздумчиво прогуливаться около опорной будки, сохраняя, впрочем, некоторую дистанцию безопасности.

— Володя-то теперя как? И кто ж бы это? Не углядела, убогая, — сказала она в окружавшую ее тьму.

Не замыкаясь в прилегающем пространстве, она подняла руки к предполагаемому небу и в исступлении спросила у него:

— Ну, как яво назвать?

По-видимому, ставился вопрос о подыскании хотя бы условного имени для подложившего черные пакеты зло-умышленника.

Небо безответно молчало.

— Изхамовхам, — нарекла нарушителя сама Дудкина.

По звучанию это напоминало имя какого-то библейского пророка. Но нет. Это был спрессованный словесный блок, обозначавший целую фразу. Смысл ее — емкая характеристика гражданина, не полностью еще освободившегося от пережитков прошлого.

— Из хамов хам, — называла таких тетя Паша.

Она подошла к скучному бетонному крыльцу и стала с напряжением разглядывать черные доски с алюминиевым блеском букв, обрамлявшие двери серого дома густо, как в колумбарии.

— Погодит-ка. Тут новый хлавк. Може, если как что, туда и спланирую.

Тьма поедала серебряные буквы. Ночь сгустилась. То ли это ей было положено по времени, то ли где-то дежурный монтер перевел уличные светильники на ночной режим.

Не было уже видно НИ ЗГИ.

(Что это такое — знают хорошо писатели-традиционалисты, нетрезвые ночные сторожа и авторы радиопередачи «Почему мы так говорим».)

Тетя Паша плотно замкнулась в темной вахтерке, нащупала под лежаком спецваленок и вложила в его теплую глыбь флегматично загудевшую телефонную трубку; так она отъединилась от средств связи с внешним миром.

Заскрипели старые пружины клеенчатого дивана…

Но спала ли в эту ночь Прасковья Дудкина?

…От дерева № 7 неслышно отделился некто. Его тень пересекла переулок. Шаги одинокого прохожего стали затихать вдали.

Все поглотили ночь и тишина…

3

Хорошо писали классики. Вежливо.

«Я возьму вас, читатель, за руку и проведу в тенистый сад…»

Заметьте, читателя не выводят из сада под руки, а вежливо туда препровождают.

Вот и вас, дорогой читатель, я сейчас возьму за руку и проведу в кабинет директора и главного конструктора Центрального конструкторского бюро Главного управления тяжелого, среднего и нижесреднего специального приборостроения Владимира Васильевича Шкуро.

Сегодня среда и в десять ноль-ноль там начнется заседание технического совета, где он же и председатель.

Впрочем, до ноль-ноля через дверь, одетую в стеганую клеенку, мы туда не попадем, хозяин учреждения еще совершает блиц-обход по этажам.

Но начальники подразделений уже толпятся в приемной-секретариате и выглядят медиками, собравшимися на коллоквиум. Не все до конца понимают зачем, но белые халаты ввел с этого года Владимир Васильевич. Если б он завел еще и белые цилиндры, начальники выглядели бы сейчас погребальными факельщиками. Были бы ангелами, декретируй Владимир Васильевич ношение белых крупногабаритных крыльев.

Нельзя в дверь, так мы, читатель, превратимся с вами в этаких маленьких мушек и влетим в окно. Оно наверняка открыто: Владимир Васильевич большой любитель свежего воздуха и поощритель оздоровительных мероприятий. Он встает затемно, «бегает от инфаркта» по австралийской системе и с подчиненным активом, изображающим части, верные правительству, купается в бассейне до службы.

Вот мы, читатель, и в кабинете и, как положено мушкам, крохотными спутниками летаем вокруг могучей матери-люстры. Медно-черная, похожая на запасное колесо от Геракловой колесницы, она висит на мостовых цепях. На этом колесе о шести спицах сидят шесть маленьких матовых шаров, из которых пять тлеют по вечерам недокальным светом.

«Прилюстримся» и осмотрим кабинет.

Значительную часть площади в плане занимает зеленое поле стола Владимира Васильевича, по концам коего одиноко, как пустые ворота перед началом футбольного матча, расположились телефон и календарь. К главному полю примыкает как бы малое тренировочное в образе столика о четырех стульях. Вся композиция выглядит приземистым «Т».

Персидско-управленческую атмосферу в кабинете создает обширный заношенный ковер. Его придавили круглый стол и два кресла.

При своей основательности стол имеет несколько неожиданную особенность: если приналечь локтем на столешницу, то она заметно накренится в вашу сторону. Сидящие за этим столом начальники балуются потихоньку, испытывая силу своих локтей, и обмениваются закодированными в толчках сигналами.