Жизнь. Новеллы

Безумие Мопассана было замечено окружающими лишь к концу 1891 г. перед его попыткой к самоубийству. Но тревожные признаки нервного расстройства проявлялись гораздо раньше. В 1889 г., вернувшись из Африки, Мопассан заявлял друзьям, что считает себя вполне здоровым. В следующем же году, однако, здоровье его сразу изменилось к худшему. Он худеет, цвет лица приобретает кирпичный оттенок, а взор – болезненную неподвижность. Когда они вместе с Э. Золя и Э. Гонкуром отправились на открытие памятника Флоберу и подплывали по Сене к Руану, указывая на реку, над которой клубился густой утренний туман, Мопассан воскликнул: «Моим прогулкам в лодке по этому туману я обязан тем, что имею теперь». Видевшие его на открытии памятника (многие – в последний раз) не могли обмануться относительно его участи. Он стоял перед статуей своего учителя – осунувшийся, похудевший, дрожа от стужи в этот ноябрьский день. Его с трудом можно было узнать.

Нервное возбуждение все росло, раздражительность усиливалась и между 1888 и 1891 гг. достигла крайних пределов. Целыми месяцами он не мог спать.

В июне 1891 г., по совету врача, Мопассан отправился в Дивонн, но вскоре вернулся обратно, объясняя свой отъезд наводнением, будто бы затопившим его комнату, и упорством врача, не желавшего прописать ему холодные души Шарко, которых он требовал. Матери он писал из Дивонна (последнее, по-видимому, письмо): «Мой дом, как, впрочем, и все заведение, открыт всем ветрам с озера и с ледников. И вот мы терпим дожди и холод снегов, благодаря которым у меня возобновились все страдания, особенно головные боли. Однако души необыкновенно меня укрепили и заставили даже пополнеть» (27 июня 1891 г.).

Пребывание в Дивонне, а затем на водах в Шампеле – последние этапы его сознательной жизни. Доктора и друзья, однако, тщательно скрывают от него истинное положение и сущность его болезни. В Шампеле Мопассан проявлял уже некоторую эксцентричность, отказывался исполнять предписания врача, продолжал требовать ледяные души. Часто описывал он свои наслаждения эфиромана и показывал ряды флаконов, с помощью которых он устраивал себе «симфонии запахов». Но временами у него бывали светлые промежутки. Поэт Доршен, также пользовавшийся водами Шампеля, вспоминает один трагический вечер, когда можно было считать Мопассана почти выздоровевшим. Мопассан обедал у Доршена; он принес с собою рукопись романа «Анжелюс», с которою почти не расставался; в течение двух часов после обеда он рассказывал свой роман с необыкновенною логичностью, красноречием и сильно волнуясь. Рассказ был так ясен, так полон, что девять лет спустя Доршен мог дать подробный пересказ и анализ романа. Под конец вечера Мопассан заплакал. «Плакали и присутствовавшие, – говорит Доршен, – видя, какой талант и сколько любви и нежности было еще в этой душе… В голосе, словах и слезах Мопассана было что-то молитвенное, что-то стоявшее выше ужаса жизни и страха небытия… А через несколько дней он указывал на разбросанные листки своей рукописи и с мрачным отчаянием говорил: “Вот первые пятьдесят страниц моего романа. Скоро год, как я не могу написать ни строчки дальше. Если через три месяца книга не будет окончена, я себя убью…”»

Из Шампеля он уехал в Канны, и здесь в течение некоторого времени ему казалось, что он выздоравливает; но осенью болезнь снова усилилась; в ноябре он видел, что все кончено. Друзьям, навещавшим его в это время, он давал понять, что с этой минуты ничто не в силах уже его обмануть и что у него хватит мужества освободиться самому. Провожая своего друга Эредиа и прощаясь с ним, Мопассан сказал: «Прощай, до свиданья! Нет, прощай!» И с геройским подъемом прибавил: «Мое решение принято. Я не буду долго тянуть. Не хочу пережить самого себя. Я вступил в литературную жизнь, как метеор. Я уйду из нее, как удар молнии».

У него хватило еще сил высказать свою последнюю волю. 5 декабря он пишет парижскому поверенному: «Я так болен, что боюсь умереть на днях», посылает ему завещание, но затем решает оставить завещание у каннского нотариуса, у которого хранились все семейные бумаги, и просит парижского поверенного снестись с последним.

Начиная с этой минуты можно было постоянно ожидать катастрофы.

Она разразилась 1 января 1892 г.

Накануне Рождества Мопассан дал обещание приехать обедать к матери, жившей на вилле Равенель, вблизи Ниццы. В эту минуту он казался спокойным, весело говорил о своих планах и просил мать сделать ему извлечение из романов Тургенева для статьи, которую он собирался писать. Внезапно решение его изменилось. В день Рождества он не поехал в Ниццу, а провел его на острове Св. Маргариты в обществе двух дам, сестер, из которых одна занимала большое место в его жизни и которые на следующее утро уехали в Париж. Можно догадываться, сколь трагично было это последнее свидание. Мопассан вернулся в Канны.