Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

Чтобы в’ехать в Бельгию и в Францию надо было получить разрешения от правительств этих стран, что представляло большие трудности, так как СССР не имел с ними дипломатических сношений. Необходимо было поручительство лиц, пользующихся известностью и доверием соответствующих правительств и, кроме того, точно указать деловую цель пребывания в этих странах. Поэтому из Берлина я обратился с просьбой о получении в’ездной визы к моим хорошим знакомым, с которыми мне пришлось работать в России во время войны по снабжению армии взрывчатыми веществами и химическими продуктами. Таким человеком во Франции был Иосиф Фроссар, мой уполномоченный по Московскому району, а в Бельгии — Гомон, директор Константиновских заводов, принадлежащих Бельгийскому Обществу. Визы для в’езда в эти страны я просил прислать мне в Лондон, так как я намеревался оставаться в Англии около месяца, и вообще Лондон должен был стать моей главной квартирой, и я находился в распоряжении Наркома Внешней Торговли — Красина, который в то время был также и нашим полпредом в Англии. Еще во время моего пребывания в Берлине я получил телеграфное уведомление от упомянутых лиц, что визы мне будут даны и что я получу их в Лондоне.

В Англию я отправился в последних числах декабря через Остенде. Ехал я с некоторым опасением, так как очень мало знал эту страну и кроме того, совершенно не знал языка.

Меня утешало, что мне на помощь должен был приехать инженер JI. Ф. Фокин, который немного знал английский язык и одно время даже жил и работал в Англии. С другой стороны, мои хорошие знакомые англичане Mr. Bennett и Godfrey, директора Невского Стеаринового завода в Москве, после начала революции уехали в Англию и жили в Лондоне. Mr. Godfrey я написал о дне моего прибывания в Лондон, и он был так любезен, что встретил меня на Victoria Station, отвез в Hotel Russell Square и первые дни принял на себя заботу о моем пребывании в Лондоне, пока не приехали Л. Ф. Фокин. Я с благодарностью и с теплым чувством вспоминаю Соломона Годлеевича Годфрей и его семью, которая отнеслась очень сочувственно к моему положению и во многом помогла мне ориентироваться в незнакомой мне обстановке. Они мне рассказывали все перипетии их от’езда ;из Москвы, где они на одном и том-же месте (угол Вознесенской улицы и Немецкой) прожили 36 лет и где родились их дети. Они потеряли все имущество и все деньги, которые они держали в русских ценностях, и им пришлось почти без средств прожить на севере Финляндии, на границе, в карантине около 90 дней, пока им не дали разрешение отправиться в Англию. Но. за время своего пребывания в России они так полюбили эту страну и русский народ, что, несмотря на потерю всего своего состояния, нажитого честным путем, они сказали мне, что каждую минуту готовы вернуться обратно в Москву и забыть все перенесенные обиды и потери. И это приходилось слышать от всех иностранцев, проживших в России до революции несколько лет.

По приезде J1. Ф. Фокина, мы отправились к Красину для получения инструкций в нашей деятельности. Контора нашего полпреда помещалась в то время на Бонд стрит, и правой рукой его был товарищ Клышко, коммунист, который во время войны был чертежником на заводе Виккерса. Это был некончивший студент-технолог (кажется 2-х или 3-х курсов); Красин его пригласил в качестве первого советника Торгпредства. Сначала Клышко встретил нас не очень дружелюбно, но потом при ближайшем знакомстве, когда узнал цель нашего приезда, он стал к нам относиться очень сочувственно.

Так как я находился в распоряжении Л. Б. Красина, то я не мог ничего предпринять, не испросив его согласия. В это время, в январе 1922 г., Ллойд Джорджем и Брианом был поднят вопрос о Международной Конференции, на которую должен быть приглашен и СССР. На этой конференции, которую было решено собрать в Генуе, должны были быть рассмотрены вопросы политические, экономические и торговые. СССР согласился принять участия в этой конференции и прислать делегацию из дипломатов и экспертов-техников. Открытие конференции было назначено на апрель. Ллойд Джордж говорил, что он надеется увидать на этой конференции Ленина и пожать ему руку. Но этому не суждено было исполниться, так как Ленин стал себя очень плохо чувствовать: он стал страдать бессонницей, общим недомоганием и выглядел очень изнуренным человеком. О нездоровьи Ленина я услыхал от И. Т. Смилги еще в Берлине, но в Лондоне я прочитал статью в «Times» одного американца, который приезжал в СССР для деловых переговоров и имел аудиенцию у Ленина; состояние здоровья Ленина он рисовал в довольно мрачных красках.