Жизнь охотника за ископаемыми

Переселившись в новую страну, я скоро заметил, что окрестные холмы, увенчанные красным песчаником, содержат местами, на отдельных участках от нескольких метров до полутора километров в поперечнике, отпечатки листьев, похожих на листья ныне существующих древесных пород. Такие скопления отпечатков были разбросаны на обширном пространстве.

Скалы состояли из красного, белого и бурого песчаника с прослойками различно окрашенных глин. Кроме того, там и сям попадались разбросанные по всей породе обширные скопления очень твердого кремнеподобного песчаника. Куски его обычно лежали на более мягкой породе, размытой со всех сторон. В целом, при взгляде сбоку, все это напоминало огромные грибы (рис. 1).

Рис. 1. Грибообразная конкреция, известная под названием Столовой скалы, близ ранчо Штернберга, в Тексасе.

Эти породы, несогласно залегающие на верхнекаменноугольных отложениях, принадлежат к Дакотскому ярусу меловой системы. Эти осадочные породы^[8] отложил в течение мелового периода — заключительного периода «века пресмыкающихся» — великий океан, береговая линия которого вступает в Канзас при устьи Арканзаса и продолжается в северо-западном направлении, проходя близ Беатрисы и Небраски, касаясь Айовы и уходя в Гренландию.

Я был в то время увлечен мыслями, вызванными учением Дарвина, который предлагает обращаться к природе за ответами на вопросы, касающиеся происхождения растений и животных на земном шаре.

Часто я в воображении своем отступал в прошлое на многие годы, рисовал себе средний Канзас, который теперь находится на высоте около 600 метров над уровнем моря, в виде группы островов, разбросанных в полутропическом море. Ни морозы, ни вредные насекомые, которых существовало еще очень мало, не портили листвы огромных лесов, растущих по его берегам. Опадающие листья мягко ложились на песок, и набегающий прилив покрывал их, заносил тонким илом, делал отпечатки и слепки, словно созданные из мягкого воска рукой искусного художника.

Представьте себе нынешние безлесные равнины одетыми могучими лесами. Там поднималось величественной колонной красное дерево, здесь магнолия раскрывала ароматные венчики, дальше раскидывало свою крону фиговое дерево. Ни одна человеческая рука не срывала чудных плодов. В безлюдной чаще киннамон^[9] разливал свое благоухание рядом с сассафрасом^[10], липа и береза, дикая вишня и душистый тополь сливали воедино свои запахи. Пятидольчатая лоза сассапарели^[11] обвивала древесные стволы, а в тени рос красиво изрезанный папоротник. Но дивная картина этого прекрасного леса раскрывается только перед тем, кто собирает остатки этих лесов и силой воображения вдыхает в них жизнь: ведь если верить ученым — с тех пор как деревья этих канзасских лесов вздымали могучие стволы свои к солнцу, прошло пять миллионов лет.

Когда я задумывался о том, что буду делать в жизни, то всегда решал, что ценой каких бы то ни было лишений, опасностей и тягот я сделаю своей задачей собирание фактов о земной коре, чтобы помочь людям побольше узнать о «начале и развитии жизни на земном шаре». Мне было в то время семнадцать лет.

Отец мой не мог представить себе практического осуществления моего плана. Он сказал мне, что вся эта затея, конечно, доставила бы мне приятное времяпрепровождение, если бы я был сыном человека богатого; но если я хочу зарабатывать средства к жизни, то должен заняться каким-либо полезным трудом. Я должен, однако, сказать здесь, что хотя мне частенько приходилось круто и борьба за существование бывала тяжела, но я всегда был денежно обеспечен лучше в качестве собирателя материала для коллекций, чем в те периоды, когда я расточал драгоценнейшие дни моей жизни, пытаясь нажить деньги фермерством или иными способами, которые позволяли мне сидеть дома и избегать трудностей и опасностей кочевой лагерной жизни.

С мешком коллекционера за плечами и киркой в руках я бродил по холмам провинции Эльсворт. Если удавалось набрести на место, богатое ископаемыми листьями, я дрожал от радости; я шел домой со своей добычей, не чувствуя земли, словно по воздуху. Если же ночь заставала меня с пустым мешком, я еле тащил обратно усталые ноги.

Среди богатых ископаемыми мест, найденных мною, было одно, которое я назвал «лощина сассафраса» из-за бесчисленных листьев этого дерева, которые я там отыскал. Это место лежит близ речки Томпсон, в узком овраге, на выходе песчаника, над источником. Там известный палеоботаник д-р Лео Лекере собирал ископаемых в 1872 году и среди других образцов добыл прекрасный большой лист, который он назвал в честь мою «Protophyllum Sternbergii»^[12].

Я живо припоминаю открытие другого места. Однажды ночью мне приснилось, что я нахожусь на реке, там, где Смоуки-гилл врезается в ее северный берег, километрах в четырех к юго-востоку от форта Харкер. Отвесный обрыв цветной глины подходит к самому потоку, а ниже обрыва расположено устье неглубокого оврага, который берет начало в степи, в километре от реки.