Жизнь Пи

Вы, наверное, решили, что в ту минуту я потерял всякую надежду. И то верно. Впрочем, довольно скоро я воспрял духом. В спорте такое случается сплошь и рядом, правда же? В теннисе слабый соперник бросается в атаку что есть мочи — и быстро сдает. Чемпион выигрывает гейм за геймом. Однако в последнем сете, когда слабаку уже нечего терять, он успокаивается и становится хладнокровным и дерзким. Его словно прорывает — и чемпиону приходится изрядно попотеть, чтобы набрать победные очки. Так же и со мной. Справиться с гиеной в принципе было возможно, не то что с громадиной Ричардом Паркером, — насчет него и беспокоиться не стоило. С тигром на борту мне точно конец. В таком случае, почему бы мне не поискать чего-нибудь съестного, а заодно и жажду утолить?

В то утро я буквально умирал от жажды — она-то, думаю, меня и спасла. Теперь, когда это слово прочно засело у меня в голове, ни о чем другом я уже и помыслить не мог, как будто у самого слова был соленый вкус, и чем чаще я о нем думал, тем больше страдал. Слыхал я, что от удушья люди мучаются куда сильнее, чем от жажды. Но зато недолго. Через несколько минут человек умирает — мучениям приходит конец. А жажда превращается в долгую пытку. Вот вам пример: Христос умер на кресте от удушья, но жаловался только на жажду. И уж если Бог Воплощенный страдал от жажды, то я, простой смертный, и подавно. Впору было даже свихнуться. Еще никогда не приходилось мне испытывать таких физических мук, такого омерзительного, вязкого привкуса во рту, таких спазмов в горле и такого ощущения, словно кровь превращается в густой, тягучий сироп. Вот уж действительно, какой там тигр по сравнению с этими муками.

Я уже не думал о Ричарде Паркере. Забыв о страхе, я принялся шарить в поисках воды.

«Волшебная лоза» в моем мозгу вдруг резко дернулась, указуя на животворный источник, стоило мне только вспомнить, что я нахожусь в самой что ни на есть настоящей спасательной шлюпке, а в таких шлюпках предусмотрено все жизненно необходимое. В самом деле — вполне разумно. Какой капитан не позаботится о своем экипаже? Какой шипчандлер[17] упустит случай подзаработать под благовидным предлогом спасения человеческой жизни? Сказано — сделано. На борту должна быть вода — остается ее найти.

А значит, хватит сидеть сиднем.

Я перебрался на середину шлюпки — к кромке брезента. С большим трудом. Я словно карабкался по склону вулкана, собираясь заглянуть в его жерло, где клокочет огненная лава. Распластался. И осторожно высунулся наружу. Но ничего такого не увидел. Во всяком случае — Ричарда Паркера. Зато гиену было видно очень хорошо. Она притаилась за останками зебры и поглядывала на меня.

Я уже не боялся гиены. До нее было футов десять, но сердце у меня даже не екнуло. Хоть какой-то прок от Ричарда Паркера. Бояться какую-то уродливую псину, когда у тебя под носом тигр, — все равно что бояться щепок, когда кругом валят лес. Я страх как разозлился на эту тварь. «Мерзкая гадина», — вырвалось у меня. Я не встал и не вышвырнул ее за борт лишь потому, что под рукой не оказалось палки, да и силенок было маловато, а не оттого, что струсил.

Почуяла ли гиена, что я воспрял духом? Может, смекнула: «Вот он, суперальфа, глядит прямо на меня — не лучше ли поджать хвост?» Не знаю. Во всяком случае, она не шелохнулась. А когда опустила голову, мне даже показалось, что ей хочется спрятаться от меня подальше. Но разве тут спрячешься? Твари скоро предстояло отправиться в мир вечной пустыни. Ричард Паркер — вот из-за кого гиена вела себя так странно. Потому-то она и таилась в своем крохотном закутке, позади зебры, и долго выжидала, прежде чем ее разорвать. Она боялась зверя покрупнее, боялась прикоснуться к его добыче. Да и временно-напряженное перемирие между Апельсинкой и гиеной, равно как и отсрочка моей смерти, — все это объяснялось тем же: рядом с таким огромным хищником все мы были добычей, и тут уж не до привычных охотничьих повадок. Присутствие тигра, похоже, только и спасло меня от гиены — классический пример того, как можно угодить из огня да в полымя.

Но громадный зверь вел себя довольно странно — и гиена осмелела. Почему же все-таки Ричард Паркер пролежал тихо-мирно три дня кряду — вот вопрос. Тому могло быть только два объяснения: снотворное и морская болезнь. Отец постоянно пичкал некоторых зверей снотворным, чтобы они вели себя спокойно. Может, он и Ричарда Паркера напичкал незадолго до того, как судно пошло ко дну? Может, встряска при кораблекрушении — шум, гам, падение в море, изнурительный заплыв до шлюпки — усугубила действие снотворного? А тут еще морская болезнь. По-моему, это были единственно возможные причины.

Впрочем, меня уже это совсем не интересовало. Вода — вот что стало главной моей заботой. И я нашел то, что искал.

Глава 50