Читаем Жизнь по-американски полностью

Овальный кабинет был также удобным наблюдательным пунктом, откуда я мог видеть глубоко волнующие меня проявления доброты и щедрости американцев. Это заметно в увеличении числа благотворительных программ по стране и в той действенной помощи, которая оказывается при наводнениях, ураганах или любых других бедствиях: американцы стремятся прийти на помощь другим американцам. Бесчисленное число раз я наблюдал это же явление и в меньших масштабах. Супружеская пара из Коннектикута взяла на воспитание двенадцать отсталых и больных детей из тех, кто часто, к несчастью, становится жертвами убийств. Я позвонил родителям и затем поговорил со всеми детьми, чувствуя при этом, как любовь и радость, царившие в этом доме, согревают меня по телефону, как солнечный луч. Если бы нашлись люди, сомневающиеся в том, что Бог посылает определенную цель каждому из нас, я бы познакомил их с этой семьей.

Однажды группа детей спросила меня, нравится ли мне быть президентом, и я ответил, что очень люблю свою работу. Бывают иногда очень тяжелые минуты, сказал я. Самое трудное — посылать молодых людей, мужчин и женщин, в места, где им угрожает опасность, а потом объяснять семьям некоторых из них, почему они не вернулись. Но бывает и много радостных моментов, и мне очень нравится быть президентом.

Отчасти дело тут в том, сказал я, что после многих лет, которые я провел, проповедуя свои идеи относительно проблем управления, я могу, наконец-то кое-что реально осуществить.

Мне даже нравится сражаться с конгрессом — и с Типом О Нилом в том числе. Но это еще не все. Лучше всего то, сказал я детям, что, получив от кого-нибудь письмо с просьбой или жалобой, я могу снять трубку и сказать кому-то из сотрудников: "Уладьте это". Это самая большая радость, которая останется со мной навсегда.

Мне нравится и чисто внешняя сторона моего положения. Даже после восьми лет президентства, когда я вхожу в переполненный зал палаты представителей, чтобы произнести речь, у меня по спине пробегает холодок. Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем смотреть на развевающийся на ветру американский флаг, слушая в исполнении хора мою любимую песню "Боевой клич республики". Во время заграничных поездок меня всегда трогает исполнение нашего национального гимна в самых отдаленных уголках земли. Никогда не забуду, как однажды в Ватикане после встречи с папой Иоанном Павлом II я слышал, как группа священников-армян пела "Америка — прекрасная страна". Подобное исполнение мне редко доводилось слышать. Нэнси и я прослезились.

Было очень много впечатляющих встреч, делающих мою работу удовольствием, — таких, как посещение скромного, укромно расположенного дома премьер-министра Ясу Накасонэ в лесах близ Токио и настоящий японский завтрак на полу в типичном японском интерьере или приземление нашего вертолета на газоне Виндзорского замка, где состоялся мой сказочный визит к королеве Елизавете и всему королевскому семейству. Высшей точкой этого визита была прогулка верхом с королевой, а Нэнси и принц Филип ехали в экипаже. Я должен сказать, что королева — великолепная наездница. Нам навсегда запомнится наше пребывание в Виндзорском замке благодаря теплому приему и гостеприимству со стороны королевы и принца Филипа. Они были как нельзя более любезны. Королева и принц Филип посещали нас позднее на "Ранчо дель сьело", это было в феврале в разгар дождей, и Санта-Барбару сотрясал ужасный шторм. Мы ожидали их на ранчо, пока они семь часов с трудом пробирались по невообразимой дороге. В трех местах дорогу пересекали потоки, которые их лимузины не могли преодолеть. Наши встречали их с тягачами.

Наконец они взобрались на гору, но, когда подъехали к дому, был такой туман, что видимость едва достигала нескольких футов. Я попытался объяснить, какое это на самом деле красивое место, и извинился за погоду. Но королева сказала: "Да, при других обстоятельствах это было бы грустно, но ведь это приключение". Несмотря на унылую погоду, Нэнси и я гордились своим ранчо не меньше, чем они Виндзорским замком. Еще один особый для нас момент был, когда Нэнси и я гостили на королевской яхте "Британия" в тридцать первую годовщину нашей свадьбы. Королева и принц Филип угощали нас пирогом и подарили серебряную шкатулку с надписью в память об этой дате. Когда начались тосты, я сказал: "Я много чего обещал Нэнси, когда мы поженились, но что я смогу ей предложить после сегодняшнего?" Для Нэнси особенно памятным было присутствие ее на свадьбе принца Уэльского и леди Дианы Спенсер. Когда Нэнси вернулась домой, она сказала мне: "Никто так не умеет устроить королевскую свадьбу, как англичане". Мы оба были очень расположены к принцу Чарльзу. Он очень вдумчив и умен и обладает тонким чувством юмора, всегда доставлявшим нам удовольствие при общении с ним.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное