Жизнь по-американски

Горбачев пытался поправить положение дел в своей стране, но все шло со скрипом и страшно медленно. Рассматривая сложившуюся ситуацию как бы с его точки зрения, я приходил к выводу, что в первую очередь он должен урезать огромные расходы на вооружения. Жизненность нашей экономики, которая после спада резко пошла на подъем, буквально лишала его сна, и он должен был понимать, что, пока Советы продолжают гонку вооружений, мы будем опережать их.

Весной и летом мне пришлось принять три важных решения, приведших к ухудшению наших отношений с Советским Союзом.

В марте Тип О’Нил и некоторые его приверженцы в конгрессе, реагируя на предложение Горбачева последовать примеру Советов и объявить мораторий на ядерные испытания, предприняли попытку убедить американский народ оказать на меня давление с целью вынудить прекратить подземные испытания ядерного оружия.

Из соображений безопасности я в то время не мог объяснить настоящую цель этих испытаний. Хотя Тип и его сторонники заявляли, что целью таких испытаний являлось создание более мощного и усовершенствованного оружия массового поражения, на самом деле настоящей целью испытаний было проверить надежность оружия и убедиться, как долго оно сможет сохранять свои боевые свойства при ядерном нападении противника.

Поэтому я отдал распоряжение продолжать испытания.

Вторым щекотливым вопросом был вопрос о том, соблюдать ли условия Договора ОСВ-2, несмотря на то что Советы продолжали нечестную игру и нарушали установленные договором ограничения. У нас были доказательства доброго десятка нарушений договоров ОСВ и ПРО, в том числе монтаж красноярского радара, который, как мы точно установили, предназначался для применения в противоракетной оборонительной системе. Мнения Кэпа Уайнбергера и Джорджа Шульца в вопросе дальнейшего соблюдения Договора ОСВ-2 опять разошлись. Джордж высказался за строгое соблюдение договора, полагая при этом, что мы, стремясь улучшить отношения с СССР, ничего не выиграли бы, отказавшись от него. "Кэп же и другие, — записал я в дневнике после мартовского заседания группы планирования СНБ, — хотят от него отойти. Я склоняюсь к тому, чтобы выступать за замену этого бездействующего договора нашими предложениями по сокращению вооружений, выдвинутыми в Женеве. Советам следует заявить, что мы можем либо реально сократить вооружения, либо продолжать гонку вооружений, но ни в коем случае не будем сидеть сложа руки и смотреть, как они продолжают вести нечестную игру".

Договор ОСВ-2, хотя и не был ратифицирован, имел для многих либералов в конгрессе символическую важность. Он представлял собой один из тех немногих случаев, когда сверхдержавы согласились ограничить свои ядерные вооружения. Я с пониманием относился к такому символическому значению. Но в договоре было полно неточностей, которыми пользовались русские, и я начал публично говорить, что мы можем перестать соблюдать его положения из-за нечестной игры Советов, пока не появятся свидетельства соблюдения договора русскими.

В начале апреля ко мне приехал посол Анатолий Добрынин. Он получил новое назначение — секретарем ЦК КПСС и руководителем внешней политики КПСС, то есть стал, по сути дела, главным внешнеполитическим советником Горбачева. Он сообщил, что Горбачев с удручением воспринял мое решение продолжать ядерные испытания и возможный отказ от твердого соблюдения Договора ОСВ-2. В этой связи он считает, что еще не пришло время определять дату нашей встречи в верхах в Вашингтоне. Я решил, что Советы притворяются. После встречи я записал в своем дневнике: "Чувствую, что встреча состоится если не в июне — июле, то где-то вскоре после выборов".

Вот выдержки из письма Горбачева, переданного мне Добрыниным:

"Хотел бы поделиться некоторыми общими раздумьями, которые возникают у меня, да, наверное, и у Вас по поводу состояния и перспектив отношений между нашими странами. Причем, думаю, за точку отсчета надо взять нашу встречу в Женеве, где мы совместно взяли определенные обязательства.

Наши с Вами оценки ее, полагаю, совпадают: она была нужной, полезной, внесла определенный стабилизирующий элемент в отношения между СССР и США, в общую обстановку в мире. Естественно, что она вызвала и немалые надежды на будущее.

С момента женевской встречи прошло уже более четырех месяцев. У нас возникает вопрос: почему же все-таки дела складываются не так, как, казалось бы, это должно было быть? Где же реальный поворот к лучшему? Мы в советском руководстве расценили женевскую встречу как необходимость переводить принципиальные понимания, достигнутые там, в конкретные действия, имея в виду дать импульс нашим отношениям, наращивать в них позитивную динамику. Именно так мы и действовали после Женевы.

Исходя из этого, мы выдвинули широкую конкретную программу мер по ограничению и сокращению вооружений, по разоружению. В плане новых подходов к поиску взаимоприемлемых решений действовали советские делегации в Женеве, Вене, Стокгольме.