Читаем Жизнь по-американски полностью

…Джордж Шульц (позвонил из Нью-Йорка) сообщил относительно Данилоффа и своих встреч с Шеварднадзе. В результате договоренности Данилоффа отпускают, а Захарова обменяют на Юрия Орлова и, если получится, на других. Думаю, что мы согласимся на одного Орлова, но я посоветовал, чтобы Орлов был бы уже дома, когда 3. отпустят. Советы же хотят, чтобы первым был 3., а Орлова они отпустят спустя две недели. Конечно же, мы на той же позиции о выдворении 25 агентов КГБ из ООН.


26 сентября

Главное событие дня — принятие присяги верховным судьей Ренкуистом и судьей Скалиа в Восточной комнате. После обеда — совещание с Джорджем Ш., Кэпом У. и Биллом Кейси, и еще были сотрудники моего аппарата — Дон Р., Джон П. и другие. Мы подвели итоги переговоров Джорджа с Шеварднадзе. Их позиция отличается от нашей тем, что они хотят представить дело как обмен Данилоффа на Захарова. Мы будем обменивать Захарова, но на советских диссидентов. Мы установили предел наших уступок. Затем я взял Нэнси и мы полетели на вертолете в Форт-Мид на открытие нового комплекса Агентства национальной безопасности. Я выступил перед сотрудниками агентства. После этого мы полетели в Кемп-Дэвид и остаток дня я провел в бассейне.


29 сентября

Прошлую ночь почти не спал. Один никак не мог заснуть (Нэнси уехала). Заглянул в кабинет и получил информацию перед рабочим днем. Джордж Шульц — герой дня. Данилофф вместе с супругой вылетит домой еще до полудня. Об этом будет объявлено. А завтра Джордж объявит, что Захаров признан виновным и высылается в Россию с отсрочкой наказания при условии невозвращения в США, а Орлов с женой освобождаются и смогут покинуть Советский Союз в течение недели.


30 сентября

Лихорадочный день. Приехал в Белый дом в 10.05 и помчался в конференц-зал объявлять о встрече в верхах в Исландии 10–12 октября. Джордж Шульц только что сделал сообщение о Захарове и Орлове. Уже ясно, что пресса готова поверить, что я сдался и пошел на обмен Захарова на Данилоффа. В конце дня газетные столпы пытались обвинить меня в капитуляции… Данилофф прилетел в Вашингтон. Завтра днем я увижу его. Захаров на пути в Россию".

При окончательном анализе мы пришли к выводу, что настояли на своем, Советы пошли на попятную. Но (и это вызвало много нареканий со стороны консерваторов из числа моих сторонников) мы проявили при этом сдержанность, чтобы не торпедировать намеченную встречу в верхах.

Не думаю, что кризис, вызванный арестом Данилоффа, привел бы к срыву встречи в Рейкьявике. Считаю, что Горбачев, как и я, понимал, как высока была ставка и действовал осмотрительно, чтобы не повредить возможному успеху на встрече в Рейкьявике.

81

В Рейкьявике в один прекрасный день мои надежды на безъядерный мир ненадолго высоко воспарили, а затем резко обрушились. В тот тягучий день я был удручен и даже обозлен как никогда за все время моего президентства. Наши встречи в Исландии проходили в доме с прекрасным видом на океан. Сначала состоялась краткая беседа с Горбачевым наедине, но вместе с переводчиками. Потом он попросил привлечь к переговорам Джорджа Шульца и Шеварднадзе. Вот в таком составе и велись переговоры между нашей четверкой в оставшиеся два дня, в общей сложности в течение десяти часов.

Горбачев попытался ограничить переговоры вопросами контроля за вооружениями. Однако я начал их с протеста против нового советского отказа своим гражданам эмигрировать по религиозным убеждениям или для воссоединения разъединенных семей. Я поднял также афганскую проблему и высказался по поводу продолжавшихся подрывных действий Советского Союза в странах "третьего мира". Горбачев все это молча выслушал. Я предъявил список тысячи двухсот евреев, которые хотели бы уехать из России, передал его Горбачеву и снова повторил, что советская политика по правам человека мешает улучшению наших отношений. Я также спросил его, почему Советы отказались от своих обязательств закупить в США шесть миллионов тонн зерна. Он ответил, что Советский Союз не может позволить себе этого из-за падения цен на нефть, что сократило приток валюты, необходимой для закупки пшеницы.

После этого вступления мы с Горбачевым на протяжении полутора дней все же добились прогресса в области сокращения вооружений, прогресса, который даже сейчас выглядит довольно впечатляющим.

В первый день работы Горбачев в принципе согласился с нашим нулевым вариантом ликвидации ядерных ракет в Европе и с моим предложением, сделанным в июле того же года относительно ликвидации всех баллистических ракет в течение десяти лет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное