Жизнь по понятиям

И наконец, третье значение у слова «доппельгангер» появляется, когда говорят, что кто-то (и, как правило, с конкурентными намерениями) претендует на уже занятую литературную нишу. Так, Татьяну Устинову не без основания называют доппельгангером Полины Дашковой, которая первой у нас попыталась срастить приемы дамской и криминальной прозы, или, еще один пример, считают, что автор иронических детективов Галина Куликова буквально в затылок дышит Дарье Донцовой, импортировавшей в Россию «фирменную» технику Иоанны Хмелевской.

Курьеза ради, отметим, что и у автора этих строк есть свой доппельгангер. Это Вячеслав Огрызко, который не просто вслед за моим двухтомником «Новая Россия: Мир литературы» (М.: Вагриус, 2003) выпустил серию собственных биобиблиографических словарей о современных писателях, но и пользуется каждой возможностью дискредитировать своего предшественника.

См. АЛЛОНИМ; ИМПОРТОЗАМЕЩЕНИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ; КНИГГЕР; ПСЕВДОНИМ; СТРАТЕГИИ ИЗДАТЕЛЬСКИЕ

ДОСУГОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Общее название книг, которые, отступая от классического императива «Душа обязана трудиться», предназначены для того, чтобы стать легким, необременительным, хотя отнюдь не обязательно развлекательным чтением. Этот термин, как и обозначаемое им понятие, пока еще только приживается, причем приживается с трудом, вызывая сопротивление литературных критиков и квалифицированного читательского меньшинства. Что и неудивительно, ибо в русской литературной традиции к чтению как к отдыху и, в особенности, к поставщикам этого чтения принято относиться либо высокомерно осуждающе, либо, в лучшем случае, снисходительно. Поэтому Борис Акунин, который, собственно, и ввел этот термин в нашу речевую практику, на вопрос о своих предшественниках отвечает: «В мировой литературе – сколько угодно: Конан Дойл, Стивенсон, Дюма, Честертон и т. п. – вплоть до “Имени Розы” и “Парфюмера”. С русской литературой сложнее – из-за того, что качественной досуговой литературы не было ни до 17-го года, ни после. Ну, Алданов. Ну, “Два капитана”. Ну, Стругацкие. По-моему, все».

Этот список наверняка расширится, если мы пополним его книгами Ильфа и Петрова, Александра Беляева и Ивана Ефремова, произведениями, составляющими авантюрный (приключенческий), юмористический, фантастический, детективный разряды нашей словесности. А главное – если наряду с собственно беллетристикой понятием досугового чтения мы обнимем и то, что в советские годы называлось научно-популярной литературой, и книги о путешествиях, и сочинения прикладного характера, и мемуаристику, и краеведение, и жизнеописания людей, примечательных в том или ином отношении, выбирая во всем этом репертуаре произведения, написанные занимательно и доступно, но не примитивно, удовлетворяющие простительное желание читателей без особых интеллектуальных затрат и духовных усилий расширить свой кругозор.

Решающим условием при таком подходе оказываются не вымышленность или невымышленность (документальность) повествования и даже не его литературное качество, а сознательная авторская установка (стратегия). «Мы ж и не претендуем на уровень Достоевского или Чехова, – говорит Владимир Руга, вначале выпустивший в соавторстве с Андреем Кокоревым несколько романов в формате альтернативно-исторической прозы, а затем сосредоточившийся на описаниях повседневной жизни Москвы и москвичей в разные исторические эпохи. – Наши книги – это легкое познавательное чтение с минимумом эротики и максимумом любопытной информации. Условно говоря, для чтения в самолете. Если человек прочитает за три часа эту книжку и у него в голове останется несколько интересных фактов, значит, наша задача выполнена».