ЖИЗНЬ ПО ЗАДАНИЮ. «Зефир» и «Эльза» Разведчики-нелегалы

Глава II

ЕЛИЗАВЕТА

1943-1950 гг. Елизавета Ивановна Мукасей была принята на работу во МХАТ в качестве секретаря Художественного со¬вета театра. 1944-1947 гг. – М.И. Мукасей являлся заместителем начальника учебной части и преподавателем спецшколы НКВД, го¬товившей разведчиков-нелегалов. Лиза Мукасей стала нелегалом в 1950 году и работала в особых условиях до 1970 г. Из архивов НКВД

Отец мой, Иван Дементьевич Емельянов, родился в 1860 году в Воронежской губернии, село Синие Ляпяги, в трудовой и бедной крес¬тьянской семье. Он был очень красивым и очень трудолюбивым, и его заметила красавица Валентина – дворянка по происхождению. В 1877 го¬ду они поженились, она его увезла в свое имение в Башкирскую губер¬нию, где у них было богатое хозяйство. Ивану Дементьевичу было поручено заниматься мельницей, где он быстро освоил мастерство работы с мельничным камнем, и имение стало приобретать большое мукомоль¬ное хозяйство. Вскоре у них родилась дочь Анастасия, потом дочь Мария, затем дочь Елизавета, которая умерла шести лет от роду. Но Иван Дементьевич страстно хотел иметь сына, и судьба услышала его желание – четвертый ребенок был мальчик, назвали его Матвей, в жизни все его звали Матюшей. Мама работала горничной у княгини Амбразанцевой. После рождения Матвея, Валентина – его мать – умерла, оставив Ивана Дементьевича вдовцом с тремя детьми. Он вернулся в родной дом, в Синие Ляпяги, и, когда старшей дочери было 16 лет, женился во второй раз на ее ровеснице, 16-летней Грушеньке. Это была моя мама Агриппина Ильинична Смородина. О княгине А.Ф. Амбразанцевой повествует писатель Александр Иванович Куприн как об очень богатой женщине в России, которая един¬ственная имела настоящий изумруд и сапфир. Она поручила моей маме быть наездницей, и мама оправдала все надежды княгини, так как ока¬залась очень ловкой наездницей, участвовала в бегах, неоднократно получая призы. У А.Ф. Амбразанцевой была дочь Наташа, изящная, красивая, с двумя золотыми косами, она носила белое платье с розовым поясом, а в волосах – белые кувшинки. Она хорошо гребла на лодке и часто бра¬ла нас, девочек, с собой. Я хорошо ее помню: она всегда улыбалась; позже я узнала, что она была влюблена в нашего Матюшу, который тоже ее очень любил. Матвей был высоким блондином с голубыми глазами, волосы ви¬лись, а самое главное – у него был прекрасный серебристый тенор, и он замечательно пел русские, украинские романсы и песни. Его часто княгиня приглашала в свой блистательный дом, осве¬щенный чудом – люстрами, где собиралась знать, и Матюша, отряхнув со своего комбинезона муку, одевался в черный костюм, вроде фрака, подаренный ему Наташей, входил в зал княгини, Наташа садилась за рояль, и они вдвоем ублажали гостей княгини. Папа рассказывал, что когда Матюша пел, то от силы его голоса гасли керосиновые лампы. Амбразанцева подарила маме, папе и Матвею двух лошадей, мы (дети) очень их любили и назвали по цвету: одну – Карька, другую – Рыжечка. Матюша очень любил Карьку, и на ней в 1917 году уехал от нас – куда, нам ничего не сказал, всех предупредил, поцеловал и скрылся в темном лесу Башкирии. Маме казалось, что он, сговорившись с Наташей, куда-то сбе¬жал, но куда – никто из нашей семьи не знал, несмотря на то, что мы после революции неустанно его искали. Но надо сказать, что в Матюшу была влюблена кухарка Амбразанцевой – Поля, которая осталась в моей памяти очень доброй, ласковой, но некрасивой. Она каждое утро после того, как в сепаратной делали масло, сметану и сливки, всегда мне приносила чашечку сливок и просила меня обязательно выпить. Я пила и облизывала губы, а Мария надо мной смеялась и называла меня «лизоблюдкой». Однажды княгиня оставила меня ночевать с Полей и принесла мне две пары туфелек: одна была золотая, а другая – черная, лаковая, с блестящими пряжками. Это был подарок мне к Пасхе, а мама сшила платье из розовой кисеи (такие платья называли «ойра») – оно было все в оборках. Я так в этом наряде была хороша, что меня Матюша взял и на Карьке повез в Стерлитамак к фотографу, и через пару дней мы получили мой портрет. Эти фотографии у меня хранились до 1950 г., а потом исчезли.