Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями]

Безусловно, такое нервное потрясение не прошло для него бесследно: оно послужило поводом к развитию душевного заболевания. Об этом же писал и М. М. Бушек:

«Николай Андреевич поселился в Андреевке. У него появилось психическое расстройство: его преследовала тень покойного отца. Он не в состоянии был жить в отцовском доме, и тогда, несмотря на огромный дом в 36 комнат, испортив архитектурный ансамбль, пристроил к нему еще двухэтажный дом, и в нем жил с женой и детьми, тремя дочерьми. Но это не особенно помогло. Он вынужден был уехать из родового имения и вскоре умер от психического расстройства»^{1056}.

О вынужденном отъезде из имения вспоминала и Е. Н. Бибикова, когда вся семья уехала за границу на лечение:

«Крестную Александру Николаевну (урожденную Гончарову. — Авт.) я хорошо помню. Когда мне было уже 7 лет, мой отец Николай Андреевич Арапов заболел нервным расстройством, и мама, списавшись с Фризенгофами, повезла отца и нас, детей, в Вену. Там мы прожили два года и много осталось мне воспоминаний. Каждое воскресенье мы ездили к крестной. Они жили близ Вены, в деревне. Просторный дом был среди парка, в конце которого высилась фабрика, кажется, ткацкая. Крестную возили в кресле, у нее сведены были ноги, а к столу ее сажали на кресле. Часто она лежала на кушетке, ей было более 70 лет. С ней жили внуки (Александр и „Фреда“. — Авт.), а дочь с зятем ездили в дальние путешествия, чуть ли не в Индию. Он был исследователем и жена с ним никогда не расставалась.

Там, на фабрике, были устроены прекрасные ясли для детей работниц и наше первое удовольствие было смотреть на этих красивых упитанных младенцев. Матери — крупные, красивые венки кормили своих ребят; матери были в белых фартуках, как сестры милосердия, а дети в клетчатых фартучках с рукавами, и бегали по парку в капюшонах, как Красная Шапочка на картинке. Парк мне казался громадным. Фабрика близ Вены за Шенбрунном и звали усадьбу, кажется, Брогилан (Бродзяны. — Авт.).

Помню праздники. Пасха на пасхальной неделе, взрослые прятали крашеные, вареные яйца под сухими листьями в парке. Нам, детям, и питомцам яслей давали по корзиночке и мы отыскивали яйца. Сколько радости было. Я брала за руку какого-нибудь малыша и помогала ему подбирать яйца. Затем устраивался „ленч“ — завтрак для малышей. Поили их шоколадом и давали мешочки с угощениями, а мы прислуживали со внуками крестной. На Рождество 24-го, в сочельник, устраивались ясли, ставили корыто с соломой и там большая кукла, изображающая Христа-младен-ца. Все это освещалось лампой с голубым колпаком; пели рождественские кантаты и кончалось елкой и угощением.

Старый барон Фризенгоф был очень образованный, очень любил мою маму. Собирал разные портреты и вырезки из газет о Пушкине и гордился своим родством с ним и с бабушкой. Она тоже гостила у них в Брогилане, когда лечилась в Германии на водах, и он восторгался ее красотой, грацией и мягким характером»^{1057}.

19 октября 1879 года

В этот день, в 68-ю лицейскую годовщину, в здании Александровского лицея был открыт музей. «Мысль устроить музей имени Пушкина родилась в обществе бывших лицеистов, пожелавших почтить память своего старшаго товарища, бывшаго ученика Лицея»^{1058}.

9 мая 1880 год

А. А. Пушкин — В. А. Дашкову, директору Московского Публичного и Румянцевского музеев.

«Милостивый государь Василий Андреевич!

В ознаменование торжественного дня открытия в Москве памятника отцу моему Александру Сергеевичу Пушкину, предполагая передать в общественную собственность сохранившиеся у меня подлинные рукописи его сочинений, я избрал местом хранения их на вечные времена находящийся под Вашим управлением Московский Публичный и Румянцевский музей, куда эти рукописи и будут доставлены из Общества любителей российской словесности, которому временно я их передал; вместе с правом воспользоваться ими для особого литературного сборника.

Уведомляю о сем Ваше превосходительство, прошу принять уверение в моем почтении и преданности.

Ваш покорный слуга Александр Пушкин»^{1059}.

21 мая 1880 года

В то время, когда в Москве готовилось торжественное открытие памятника Пушкину, на заседании Городской Думы Санкт-Петербурга, состоявшемся в этот день, было принято решение о первом памятном знаке Поэту в северной столице — установить «на доме, где скончался А. С. Пушкин <…> мраморную доску с надписью об историческом значении этого дома».

Вскоре на фасаде дома Волконских на Мойке была установлена мемориальная доска, на которой значилось: «Въ этомъ доме 29 Января 1837 года скончался Александръ Сергеевичъ Пушкинъ».