Усадебная жизнь оживлялась с приездом обоих сыновей молодых офи-церов-кавалергардов, Петра и Андрея Ивановичей. Съезжалась окрестная молодежь, начинались охоты, ружейные и с борзыми, верховые прогулки. А кругом мордовское царство, мирный народ, в живописных мордовских одеждах, убранных у щеголих серебряными монетами… Звучал девичий смех, звенели старинные клавесины, звучали пушкинские романсы, стихи…
Генеральша Александра Петровна надевала нарядное платье, фамильные брильянты и жемчуга, отчего становилась красивее и моложе, вспоминала прежние годы, передавала эпизоды из далекого прошлого. Как, между прочим, суровый царь Николай — она была его крестницей — однажды (когда ей было семь лет. —
Мария Александровна, сухонькая, но бодрая, выходила к приезжим гостям в неизменном темном костюме без всякого следа украшений, скромно усаживаясь в тени, принимала участие в общей беседе, вносила в споры примиряющее начало.
Между прочим, была она до крайности суеверна, пугалась совиного крика, избегала тринадцатое число, а если выплата пенсии из наровчатского казначейства приходилась на пятницу, задерживала поездку „нарочного с оказией“ на несколько дней»{1105}
.М. А. Гартунг — Г. А. Пушкину из Воскресенской Лашмы.
«…Скажи, пожалуйста, зачем ты разыскиваешь сестру Ташу и меня? Это очень меня интересует. Уж не получил ли ты какое-нибудь наследство?..»{1106}
.Г. А. Пушкин — Г. В. Розену, члену Пушкинского комитета.
«Многоуважаемый Георгий Владимирович. Спешу ответить на Ваше любезное письмо и сообщить Вам, что в принципе я согласен продать село Михайловское целиком, но что назначить самому цену имения я на себя не беру, по тому покорнейше просил бы назначить комиссию для определения на месте стоимости Михайловского.
С глубоким уважением и преданностью остаюсь готовый к услугам Вашим Пушкин»{1107}
.А. П. Арапова — Г. А. Пушкину. Из Петербурга в Михайловское.
«Дорогой Гриша!
Не отвечала ранее на твое письмо, так как необходимо было собрать сведения относительно твоего запроса.
Вчера встретила за большим обедом Д. Мар. Сольского, так как он после Великого Князя первый член Пушкинской Комиссии, то и спросила его, на чем остановилось дело покупки Михайловского. Он ответил, что считает его весьма полезным для Государства, что это не решено в принципе, но будет зависеть от цифры всенародной подписи. Затем добавил, что им неизвестна цена твоя и что если ты воспользуешься случаем, чтобы запросить втридорога, то это превзойдет средства имеющиеся в их распоряжении.
Вследствии нашего вчерашнего разговора, я ему послала поглядеть на портрет Maman (… в берете) и он возвратил мне его с справкой относительно Михайловского, которую посылаю тебе в подлиннике…
Брат снова здесь, уже неделю. Я с ним говорила относительно венка. Твоя мысль мне очень нравится, и я с ним горячо спорила за этот проект. Его оговорка состоит в том, что помещая Ташу и ее потомство, нужно включить Принца и Вел. Князя.
А последний с свойственным ему snobismom мог бы быть недоволен стоять рядом с простыми смертными. Наконец он страшится попрека, что вы лезете в царскую семью. По-моему, это все неосновательно, но чтобы выполнить вопрос, я написала по-русски конфиденциально Таше, полагая все на ее усмотрение и добавив, что мысль Саши возложить серебряный венок с подписью „От семьи“ и с вопросом, желает ли она принять на себя треть расходов. Я просила отвечать немедленно, так как время дорого»{1108}
.Менее месяца спустя — еще одно письмо брату:
«Петербург 26 февраля 1899 года.
Дорогой Гриша!
Только что окончила письмо брату, отправляю ему ответ Таши. Она разделяет его мнение, что нельзя поместить на венке имя пресловутого Миш-Миша, сохраняющего в опале манию величия, и присоединяется к проекту брата — серебряный венок с надписью „от семьи Пушкина“, жертвуя также на этот предмет 200 рублей. Так как время торжества не за горами, то следовало бы приступить к заказу, и я ему советую, не теряя времени списаться с тобой.
Относительно покупки Михайловского нового ничего не знаю, но справлюсь при свидании с Сольским, и когда будет решено, тотчас же уведомлю, но дай только знать, когда снова вернешься в Маркутье (прибалтийское имение жены. —