Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]

Не сказав, что карета была барона Геккерена, Данзас посадил в нее Пушкина и, сев с ним рядом, поехал в город. Во время дороги Пушкин держался довольно твердо, но чувствуя по временам сильную боль, он начал подозревать опасность своей раны»^{20}, — рассказывал со слов секунданта Пушкина А. Н. Аммосов.

Вскоре виконт д’Аршиак доставил домой раненого Дантеса, где его дожидалась жена — старшая сестра Натальи Николаевны, Екатерина Николаевна Гончарова, всего 17 дней назад ставшая баронессой Дантес де Геккерн.

В отличие от жены Пушкина, она знала о предстоящей дуэли, но предупредить сестру о возможном несчастье или не захотела, или не сочла нужным. Между тем свою светскую приятельницу Марию Валуеву[4], дочь Вяземских, она оповестила еще утром, при встрече. Теперь же, после состоявшегося поединка, Екатерина Геккерн написала ей короткую записку, в которой пыталась выглядеть великодушной по отношению к родной сестре.

Вот строки из письма матери Марии, Веры Федоровны Вяземской:

«В среду 27 числа, в половине 7-го часа пополудни, мы получили от госпожи Геккерн ответ на записку, написанную моей дочерью. Обе эти дамы виделись сегодня утром. Ее муж сказал, что он будет арестован. Мари просила разрешения у его жены навестить ее, если это случится. На вопросы моей дочери в этом отношении г-жа Г. ей написала: „Наши предчувствия оправдались. Мой муж только что дрался с Пушкиным; слава Богу, рана (моего мужа) совсем не опасна, но Пушкин ранен в поясницу. Поезжай утешить Натали“»^{21}.

Примерно в то же время карета, в которой находился раненый Пушкин, подъезжала к дому поэта. «<…> Во время дороги Пушкин в особенности беспокоился о том, чтобы по приезде домой не испугать жены, и давал наставления Данзасу, как поступить, чтобы этого не случилось. <…> По дороге раненый чувствовал жгучую боль в правом боку, говорил прерывисто, преодолевая страдания»^{22}, — писал Аммосов.

Домой возвратились в седьмом часу вечера. Камердинер поэта, 58-летний Никита Тимофеевич Козлов, «взял его в охапку» и понес по лестнице в дом. «„Грустно тебе нести меня?“ — спросил у него Пушкин».

Пока раненого выносили из кареты, Данзас по его просьбе «…чрез столовую, в которой накрыт уже был стол, и гостиную прошел прямо без доклада в кабинет жены Пушкина. Она сидела с своей старшей незамужней сестрой Александрой Николаевной Гончаровой. Внезапное появление Данзаса очень удивило Наталью Николаевну, она взглянула на него с выражением испуга, как бы догадываясь о случившемся.

Данзас сказал ей, сколько мог покойнее, что муж ее стрелялся с Дантесом, что хотя ранен, но очень легко. Она бросилась в переднюю, куда в это время люди вносили Пушкина на руках.

Увидя жену, Пушкин начал ее успокаивать, говоря, что рана его вовсе не опасна, и попросил уйти, прибавив, что, как только его уложат в постель, он сейчас же позовет ее»^{23}, — записал Аммосов.

Жуковский, напротив, утверждал: «Бедная жена встретила его в передней и упала без чувств»^{24}.

Согласно воле Пушкина, его внесли в рабочий кабинет. Здесь, среди книг и незавершенных рукописей, в окружении родных и друзей, еще в течение сорока шести часов билось сердце первого Поэта России.

Жуковский писал: «…Его внесли в кабинет; он сам велел подать себе чистое белье; разделся и лег на диван, находившийся в кабинете. Жена, пришедши в память, хотела войти; но он громким голосом закричал: „Не входи“, — ибо опасался показать ей рану, чувствуя сам, что она была опасною. Жена вошла уже тогда, когда он был одет. Послали за докторами. Арендта не нашли; приехали Шольц и Задлер»^{25}.

Они были первыми из врачей, кто осматривал рану Пушкина, о чем позднее Вильгельм Шольц написал:

«…Прибывши к больному с доктором Задлером (Карл Задлер к тому времени уже успел перевязать руку Дантеса. — Авт.), которого я дорогою сыскал, взошли в кабинет больного, где нашли его лежащим на диване и окруженным тремя лицами, супругою, полковником Данзасом и г-м Плетневым. — Больной просил удалить и не допустить при исследовании раны жену и прочих домашних. Увидев меня, дал мне руку и сказал: „Плохо со мною“. — Мы осматривали рану, и г-н Задлер уехал за нужными инструментами»^{26}.

Но все ждали приезда Николая Федоровича Арендта[5] (1785–1859), доктора, который имел громадную практику в городе, поскольку был опытнейшим хирургом (как говорили о нем современники, «баснословно счастливый оператор»). С 1829 года являясь лейб-медиком[6] Николая I, он, таким образом, невольно стал посредником между раненым Пушкиным и царем. Жил Арендт неподалеку от дома поэта, на Миллионной улице, в доме Эбелинга (ныне дом № 26).

А между тем, узнав о случившемся, в дом Пушкина стали съезжаться друзья. Приехали и супруги Вяземские.