Жизнь после утраты: Как справиться с горем и обрести надежду

Хотя время и расстояние отдалили от Джо гулкие крики чаек, горевание, которому он стал свидетелем в тот день, врезалось ему в память. Этот опыт привел к тому, что он на всю жизнь увлекся темами привязанности и потери. Джо подтверждает, что все живые существа (люди и животные, как дикие, так и домашние) испытывают горе. Горевание из-за потери настолько же естественный рефлекс, как то, что, ощущая голод, мы едим.

Ранняя привязанность и горе у людей

Младенцы зависят от привязанности, она необходима им, чтобы выжить[11]. Малыши обычно привязываются прежде всего к матери и плачут от горя, если их с мамой разлучают. Даже если расставание временное или воображаемое, оно может вызвать настоящее отчаяние. Горе – это самая сильная эмоция, определяющая поведение, и с возрастом это не меняется. Взрослые испытывают те же чувства и продолжают вести себя в соответствии с тем, чему они научились в течение первого года жизни, – более поздние переживания лишь прибавляются к этому.

Развитие стратегий горевания

Младенцы недостаточно развиты, чтобы осознавать свои чувства при разлуке и горе, и, даже если бы они были на это способны, у них нет слов, чтобы описать то, что они переживают. В результате дети переносят все эти эмоции на следующий этап развития.

На следующем этапе, на втором и третьем годах жизни, дети начинают осознавать свои чувства, также развивается умение их выражать. В этот момент становятся более очевидными реакции малышей на горе. К несчастью, мало кто понимает, что привязанность – это истинная потребность ребенка и что дети нуждаются в том, чтобы выражать горе при разлуке с любимым человеком. Большинство взрослых отвечают: «Перестань хныкать», «Такой большой, а плачешь», «Не о чем реветь» или «Попробуй у меня поплачь, я тебе задам». Ниже мы приводим примеры того, как могут развиваться стратегии переживания горя.

«Мы не хотели, чтобы вы, дети, поднимали шум»

У Эмили и ее двух сестер на троих было шесть детей, от года до четырех лет. С самого начала молодые матери договорились сидеть с детьми по очереди. Чтобы малыши не плакали, когда уходит их мама, взрослые придумали особую систему. Например, Эмили не говорила своим детям, что уйдет и оставит их на несколько часов с тетей. Когда они приезжали в гости, все собирались в гостиной. Затем, когда Эмили пора было уходить, кто-то из взрослых отвлекал детей, уводил их во двор поиграть. Но каждый раз, когда малыши возвращались в ту комнату, где оставили маму, и не находили ее, их охватывала паника. «Мама, мама, мама!» – кричали они, плакали и колотили по двери, чтобы мать вернулась. Они чувствовали себя брошенными, будто их предали, они горевали, но тетя отмахивалась от их эмоций и ругала их: «Да что такое? Вы же знаете, что она вернется».

Хотя сейчас дети Эмили выросли, затаенное горе, чувство покинутости, ощущение, будто их предали, всплывают каждый раз при каждой новой утрате. Однако выросшие дети предпочитают отмахиваться от этих чувств, поскольку именно этому их учили в детстве. Правда, одна из племянниц попробовала обратиться к своему прошлому, когда умерла ее мать.

– Почему вы так поступали? – спросила она у тети.

– Мы просто не хотели, чтобы вы, дети, поднимали шум, – ответила та.

Разобравшись, как развивались в ее случае стратегии горевания, племянница Эмили объяснила нам: «Я своих детей готовлю. Я целую их на прощание и напоминаю, что через несколько часов вернусь. Они могут немного попереживать, когда я ухожу, но не чувствуют себя брошенными и потерянными, как это было у меня».

«Снова похоронная процессия» – рассказ Дайан

С самого раннего возраста, пока мама с папой были на работе, я оставалась с бабушкой. Когда мне исполнилось пять лет, мы с родителями и моей старшей сестрой переехали из Хот-Спрингса, штат Арканзас, в Хьюстон, штат Техас, а бабушка осталась в Арканзасе. Хотя мы часто навещали ее, каждый раз перед тем, как мы отправлялись в долгий обратный путь до Хьюстона, повторялось одно и то же.

Мама и сестра говорили бабушке «до свидания» еще в доме, а затем торопливо выходили к машине. Они давали мне и бабушке время попрощаться наедине и дать волю эмоциям. В этот краткий промежуток я цеплялась за каждую миллисекунду: впитывала аромат свежевыпеченного пирога на кефире, капание крана на кухне, выгоревшие цветы на обоях и крепкие объятия бабушки, когда она с любовью прижимала меня к себе.

Тем временем мама терпеливо ждала меня за рулем машины, а сестра, взгромоздившись на две толстые подушки, барабанила накрашенными ноготками по заднему стеклу. Через несколько минут мама заводила мотор, и это был сигнал для меня: пора выходить. Мы с бабушкой, рыдая, распахивали скрипучую дверь и в обнимку появлялись на пороге, а сестра громко говорила: «О боже! Снова похоронная процессия».