Жизнь после жизни

Тут появилась Бриджет и начала составлять чайную посуду на поднос. По утрам она ходила в полосатой ситцевой хламиде для работы по дому, а ближе к вечеру надевала строгое черное платье с белым воротничком и белыми манжетами, белый фартук и шапочку. Раньше она служила судомойкой, но теперь получила повышение. Когда Элис собралась под венец и взяла расчет, Сильви наняла в деревне косенькую тринадцатилетнюю Марджори, чтобы поручить ей всю черную работу. («А эти две не управятся? — мягко осведомился Хью. — Бриджет и миссис Г.? У нас ведь не дворец».

«Нет, не управятся», — ответила Сильви; на том и порешили.)

Для Бриджет шапочка оказалась великовата и постоянно сползала на глаза. Вот и сейчас, шагая к дому по лужайке, Бриджет вдруг споткнулась оттого, что на миг ослепла по милости этой шапочки; балаганного падения чудом удалось избежать, и все потери свелись к серебряной сахарнице и щипцам, которые взмыли в воздух, разбрасывая вокруг кусочки сахара, будто слепые игральные кости. При виде такого конфуза Морис чуть не лопнул со смеху, и Сильви сказала: «Не глупи, Морис».

Она смотрела, как Боцман и Урсула подбирают рассыпанные кусочки сахара: Боцман — большим розовым языком, а Урсула — благовоспитанно, капризными щипцами. Боцман глотал сахар торопливо, не разгрызая. Урсула подолгу сосала каждый кусочек. Сильви подозревала, что Урсуле на роду написано быть белой вороной. В родительской семье Сильви была единственным ребенком, и сложные отношения между собственными детьми часто внушали ей тревогу.

— Приезжай в Лондон, — ни с того ни с сего сказала Маргарет. — Погостишь у меня пару дней. Мы чудесно проведем время.

— А дети? — растерялась Сильви. — Тем более у меня маленький. Не могу же я их оставить.

— А почему, собственно? — встряла Лили. — Разве нянюшка не справится?

— Нянюшки у нас нет, — ответила Сильви.

Тут Лили обвела глазами сад, будто надеясь высмотреть няню среди цветущих гортензий.

— Да и зачем она мне? — добавила Сильви. (Или воздержалась?)

Материнство стало ее обязанностью, ее судьбой. За неимением другого (а чего еще желать?) — ее жизнью. Сильви прижимала к груди будущее Англии. Не так-то просто найти себе замену, если, конечно, твое отсутствие хоть чем-нибудь отличается от присутствия.

— Я ведь кормлю грудью, — продолжила Сильви.

Женщины потеряли дар речи. Лили невольно положила руку себе на грудь, словно защищая ее от посягательств.

— Так заведено от Бога, — сказала Сильви, хотя с утратой Тиффина утратила и веру в Бога.

Ей на помощь пришел Хью. Размашистым, целеустремленным шагом он пересек лужайку, весело спросил: «Ну, что тут у вас?» — подхватил на руки Урсулу и стал подбрасывать ее в воздух, но она поперхнулась куском сахара. С улыбкой обернувшись к Сильви, он сказал:

— Твои подруги. — Как будто она забыла, кто они такие. — Вечер пятницы, — Хью опустил Урсулу на траву, — труды дневные подошли к концу, и солнце, как я вижу, вот-вот скроется за изгородью. Не желаете ли, прекрасные дамы, перейти от чая к чему-нибудь покрепче? К джину со специями, например?

Хью, у которого было четыре сестры, в обществе женщин чувствовал себя свободно. Одного этого хватало, чтобы завоевывать их симпатии. Сильви знала, что ему свойственно не флиртовать, а опекать, но порой задумывалась, куда может завести такой успех. А возможно, уже завел.

Мориса и Памелу удалось примирить. Сильви поручила Бриджет перенести столик на небольшую, но удобную веранду, чтобы дети поужинали на воздухе: гренки с икрой сельди и какая-то розовая масса, колыхавшаяся от малейшего движения. Это зрелище вызвало у Сильви приступ дурноты.

— Детский стол, — любовно произнес Хью, наблюдая за ужином своего потомства. — Австрия объявила войну Сербии, — продолжил он светским тоном, и Маргарет сказала:

— Как же это глупо. В прошлом году я ездила на выходные в Вену — там было изумительно. Отель «Империал» — знаете, наверное?

— Понаслышке, — ответил Хью.

Сильви знала не понаслышке, но промолчала.

День подернулся прозрачной паутинкой. Сильви, легко покачиваясь в алкогольном тумане, вдруг вспомнила о роковом пристрастии отца к дорогому коньяку, хлопнула в ладоши, будто убивая надоедливую мушку, и воскликнула: «Дети, спать пора!» — после чего стала смотреть, как Бриджет неуклюже толкает по траве тяжелую коляску. У Сильви вырвался вздох, и Хью помог ей подняться с кресла, а потом потрепал по щеке.

Она распахнула настежь крошечное оконце верхнего света в спальне малыша. Эту комнату называли детской, хотя она представляла собой не более чем закуток под стрехой, совершенно не подходящий для новорожденного, потому что летом там было душно, а зимой холодно. Как и Хью, Сильви считала, что детей нужно закалять с малых лет, дабы впоследствии они могли противостоять ударам судьбы. (Потеря чудесного дома в Мэйфере, любимого пони, веры во всеведущего Господа.) Устроившись в особом кресле с бархатным чехлом на пуговицах сзади, она кормила Эдварда.

— Тедди, — любовно нашептывала она, пока ребенок сосал грудь, причмокивал и, насытившись, потихоньку засыпал.