Жизнь после жизни

Она сама за себя тревожилась. Ей то и дело снилось, что она летает и падает. Иногда, залезая на стул, чтобы высунуться из окна спальни, Урсула испытывала сильное желание вылезти на крышу и броситься вниз. При этом она знала, что не шмякнется на землю, как переспелое яблоко, а будет кем-то подхвачена. («Кем, интересно?» — размышляла она.) Испытывать судьбу Урсула остерегалась, не то что бедная дама в кринолинах, принадлежавшая Памеле: ту от скуки зимним вечером вышвырнул из окна злодей Морис.

Заслышав в коридоре грохот его шагов, сопровождаемый индейским боевым кличем, Урсула поспешила спрятать свою любимую куклу для рукоделия, королеву Соланж, под подушку, чем ее и спасла, тогда как несчастная дама в кринолинах не по своей воле вылетела из окна и разбилась на шиферной крыше.

— Я только хотел посмотреть, что получится, — ныл Морис, когда Сильви призвала его к ответу.

— Ну что ж, теперь ты знаешь, — сказала она.

Истерика Памелы ее изрядно утомила.

— Сейчас идет война, — сказала она дочери. — На фронте бывают трагедии пострашнее, чем разбитая фигурка. — (Памела, конечно, так не считала.)

Пожертвуй тогда Урсула Морису королеву Соланж, сделанную из прочной древесины, дама в кринолинах была бы жива.

В ту ночь Боцман, который вскоре издох от чумки, открыл носом дверь и в знак сочувствия положил тяжелую лапу на одеяло Памелы, а потом улегся спать на коврике между их кроватями.

На другой день Сильви упрекнула себя за бессердечие к детям и приобрела на той же ферме другого котенка. Котята на ферме не переводились. В округе имела хождение кошачья валюта — родители расплачивались ею с детьми как за достижения, так и за огорчения: за сданный экзамен, за потерянную куклу.

Как ни старался Боцман оберегать котенка, ровно через неделю на него наступил Морис, когда самозабвенно играл в войну с братьями Коул. Сильви спешно подобрала маленькое тельце и отнесла Бриджет, чтобы предсмертная агония завершилась без свидетелей.

— Я не нарочно! — вопил Морис. — Откуда я знал, что эта козявка под ногами вертится!

Сильви дала ему пощечину, и он разревелся.

Больно было видеть, как он мучится, ведь это и вправду произошло случайно, и Урсула попыталась утешить Мориса, чем разозлила его еще сильнее, а Памела, конечно, позабыла все приличия и вцепилась ему в волосы. Тем временем братья Коул дали деру и теперь отсиживались у себя дома, где не было места бурным эмоциям.

Изменить прошлое было иногда труднее, чем изменить будущее.

* * *

— Головные боли, — сказала Сильви.

— Но я психиатр, — отвечал ей доктор Келлет, — а здесь требуется невролог.

— И странные сновидения, и ночные кошмары, — искушала его Сильви.

Этот кабинет как-то успокаивает, подумала Урсула. Стены, облицованные дубовыми панелями, гул камина, пушистый красно-синий ковер на полу, пара кожаных кресел и какой-то необыкновенный сосуд для чая — все это было знакомо.

— Сновидения? — Доктор Келлет надлежащим образом поддался искушению.

— Именно так, — подтвердила Сильви. — Она еще и лунатик.

— Разве? — испугалась Урсула.

— И постоянно проявляет своего рода déjà vu. — Последние слова Сильви произнесла с некоторой неприязнью.

— В самом деле?

Доктор Келлет потянулся за изящной пенковой трубкой и постучал ею о каминную решетку, вытряхивая пепел. Чаша в форме головы турка почему-то оказалась знакомой, как старая подруга.

— Ой, — выпалила Урсула, — я здесь уже бывала!

— Вот видите! — торжествующе воскликнула Сильви.

— Хм… — задумался доктор Келлет. Повернувшись к Урсуле, он обратился к ней без посредников: — Ты что-нибудь слышала о реинкарнации?

— Да, конечно, — с готовностью откликнулась Урсула.

— Ничего она не слышала, я уверена, — сказала Сильви. — Это католическая доктрина? А что это у вас там? — спросила она, заинтригованная необыкновенным чайным сосудом.

— Самовар, из России, — ответил доктор Келлет. — К России я не имею никакого отношения, мой родной город — Мейдстон, но до революции меня занесло в Санкт-Петербург. — А потом вновь обратился к Урсуле: — Могу я тебя попросить что-нибудь нарисовать? — И подтолкнул к ней карандаш и лист бумаги. — Угостить вас чаем? — спросил он Сильви, которая все еще глазела на самовар.

Она отказалась, признавая лишь тот чай, который наливается из фарфорового чайника.

Урсула закончила рисунок и сдала его на проверку.

— Это еще что? — Сильви заглянула через плечо дочери. — Какое-то кольцо или браслет? Корона?

— Нет, — сказал доктор Келлет. — Это змея, кусающая себя за хвост. — Он одобрительно покивал и объяснил Сильви: — Она символизирует цикличность вселенной. Время — это конструкт, а в реальности все течет, нет ни прошлого, ни настоящего, есть только сейчас.

— Как афористично, — чопорно выговорила Сильви.

Доктор Келлет опустил подбородок на сцепленные пальцы.

— Знаешь, — сказал он Урсуле, — я думаю, мы с тобой прекрасно поладим. Хочешь печенья?

Ее озадачивало только одно. На боковом столике не было фотографии Гая (который погиб в битве при Appace) в белой форме крикетиста. Сама того не желая — этот вопрос вызывал слишком много других вопросов, — она спросила: