Жизнь после жизни

Им пришлось томиться за кухонным столом, чтобы миссис Гловер сподручнее было «за ними присматривать», а в довершение всего она, невзирая на их яростные протесты, заставила всех достать учебники и заниматься: Памеле было приказано решать задачки, Тедди — учить азбуку (В — василек, Д — дождик), а Урсуле — исправлять свой «ужасающий» почерк. Урсула видела вопиющую несправедливость в том, что ее упрекает за вымученный почерк не кто иной, как персона, которая пишет лишь списки покупок, да и то корявыми буквами (жир, сажа, бараньи котлеты, английская соль).

Сама миссис Гловер между тем сосредоточенно подготавливала телячий язык для закладывания под гнет: удалила хрящ и косточку, свернула мякоть рулетом, — наблюдать за этими действиями было куда интереснее, чем выводить «Частые капли дождя падали на смельчака Джима» или «Пятеро волшебников быстро повскакали с мест».

— Вот был бы кошмар — учиться в школе, где такая директриса, — пробормотала себе под нос Памела, сражаясь с уравнениями.

Тут все разом оторвались от своих дел: в саду заливался трелью велосипедный звонок, возвещая прибытие паренька, служившего подручным в мясной лавке. И для девочек, и для Мориса четырнадцатилетний Фред Смит был предметом неподдельного восхищения. Пылкость девочек проявлялась в том, что они называли его Фредди, а Морис называл его Смити, чем выражал свойское одобрение. Как-то раз Памела заявила, что Морис втюрился во Фреда, и миссис Гловер, которая случайно это услышала, шлепнула проходившую мимо Памелу сбивалкой для крема. Памела не поняла за что и очень обиделась. Сам Фред Смит уважительно говорил девочкам «мисс», а Морису — «мастер Тодд», но не проявлял к ним ни малейшего интереса. Миссис Гловер называла его «юноша Фред», а Сильви — «подручный мясника», а иногда «этот милый мальчик из мясной лавки», в отличие от его предшественника по имени Леонард Эш, «подлого ворюги», по выражению миссис Гловер, которая застукала его за кражей яиц из курятника. Леонард Эш прибавил себе несколько лет, чтобы уйти на фронт, и погиб в битве на Сомме; «поделом ему», приговаривала миссис Гловер, привыкшая рубить сплеча.

Со словами «здесь ливер» Фред вручил миссис Гловер завернутый в белую бумагу пакет, а затем выложил на деревянную сушильную доску длинную мягкую тушку зайца.

— Пятеро суток висел, чтобы кровь вытекла, миссис Гловер. Красавец.

И даже миссис Гловер, не склонная к похвалам, признала отменное качество дичи: открыв жестяную коробку из-под кекса, она позволила Фреду выбрать в глубине самый большой кругляш овсяного печенья с изюмом.

Положив телячий язык под гнет, миссис Гловер сразу принялась освежевывать зайца — зрелище удручающее и гипнотическое одновременно, и, лишь когда с бедного создания была снята шкурка, все заметили отсутствие Тедди.

— Сходи-ка за ним, — приказала Урсуле миссис Гловер. — А потом дам вам по стакану молока с печенюшкой, хотя, Бог свидетель, вы этого не заслужили.

Тедди любил играть в прятки; когда он не откликнулся на зов, Урсула стала обыскивать его излюбленные укромные уголки: за шторами в гостиной, под обеденным столом, но все напрасно. Тогда она побежала наверх, где располагались спальни.

Следом за ней вверх по ступеням полетело настойчивое эхо дверного звонка. Добежав до лестничной площадки, она увидела, что в прихожей возникла Сильви, которая впустила в дом доктора Феллоуза. Урсула предположила, что мать все же появилась там не по волшебству, а спустилась по черной лестнице. Доктор Феллоуз и Сильви тревожно зашептались — вероятно, насчет Бриджет, но слов Урсула не разобрала.

У Сильви в комнате (никто уже не вспоминал, что прежде она служила обоим родителям) было пусто. У Мориса (слишком жирно иметь такую просторную комнату человеку, полжизни проводящему в школе-пансионе) тоже. И в гостевой спальне, и во второй гостевой спальне, и в крошечной задней спаленке самого Тедди, почти полностью занятой игрушечной железной дорогой, его не было. В ванной комнате, в бельевом шкафу — никого. Под кроватями, в платяных шкафах тоже; не было его и под большим пуховым одеялом Сильви, где Тедди — это был его коронный трюк — замирал неподвижно, как покойник.

— Тедди, внизу на столе пирог, — объявила она пустым комнатам.

Обещание пирога (правдивое или ложное) обычно выманивало Тедди из любого укрытия.

Урсула побрела по темной, узкой деревянной лестнице в мансарду; на первых же ступенях ее кольнул безотчетный страх. Она не понимала, откуда он взялся и почему.

— Тедди! Тедди, где ты? — Урсула хотела закричать, но могла говорить только шепотом.

Не оказалось его ни в их с Памелой комнатке, ни в бывшей комнате миссис Гловер. Ни в чулане, что некогда служил детской, а теперь принял на хранение сундуки и коробки с игрушками и старой одеждой. Необследованной оставалась лишь каморка Бриджет.

Дверь была приоткрыта, и Урсула, едва шевеля ногами, подошла к порогу. Что-то страшное ожидало за этой дверью. Урсула не хотела этого видеть, но понимала, что придется.