Жизнь после жизни

Он тяготился скрытностью их отношений. Урсула, говорил он, привносила толику радости в его унылое существование. Он участвовал в Ютландском сражении вместе с адмиралом Джеллико,^{78} «многое повидал», а теперь, «считай, превратился в бюрократа». По собственному выражению, он не находил себе места.

— Ты собираешься с духом — хочешь либо признаться мне в любви, либо сообщить о грядущем разрыве.

Еще у них были фрукты: завернутые в мягкую бумагу персики.

— Балансировка весьма точная, — сказал он с печальной улыбкой. — Я колеблюсь.

Урсула рассмеялась: это слово не вязалось с его характером.

Он пустился в рассказы о Мойре: как она жила в деревне, как стремилась к общественной работе, и Урсула мысленно переключилась на другое: куда больше интересовал ее бисквит с джемом и миндалем, как по волшебству доставленный из недр адмиралтейской кухни. («Снабжение у нас хорошее», — только и сказал Крайтон. Как Морис, подумала она. Привилегии облеченных властью, недоступные тем, кто дрейфует среди желтых папок.)

Если бы старшие сотрудницы Урсулы прослышали, что у нее роман, они бы все как одна бросились за нюхательными солями; а узнай они, кто ее возлюбленный (в Адмиралтействе Крайтон занимал довольно заметный пост), — страшно подумать, что бы с ними стало. Но Урсула надежно, очень надежно хранила тайны.

— О вашей осмотрительности ходят легенды, мисс Тодд, — сказал Крайтон, когда их познакомили.

— Вот так раз, — отозвалась Урсула. — Неужели я такая скучная?

— Скорее, интригующая. Я считаю, из вас бы вышла отличная разведчица.

— А Морис сам по себе как? — спросила Урсула.

— Морис «сам по себе» — прекрасно: он всегда был сам по себе и уже не изменится.

— Меня почему-то ни разу не приглашали в Саррей на воскресный обед.

— Считай, тебе повезло.

— Между прочим, я его совсем не вижу. Кто поверит, что мы работаем в одной системе? Он ходит воздушными коридорами власти…

— Внутри священных стен.

— Внутри священных стен. А мой удел — суетиться в бункере.

— Где? В бункере?

— Ну, строго говоря, он находится выше уровня земли. В Южном Кенсингтоне — знаешь, наверное: перед Геологическим музеем. А Морис — совсем другое дело, из его кабинета на Уайтхолле наш военный штаб не виден.

Когда Урсула впервые решила подать заявление в министерство, она предполагала, что брат замолвит за нее словечко, но нет: он прочел ей нотацию о недопустимости использования родственных связей и заявил, что не может позволить себе быть замеченным в кумовстве. «Жена Цезаря… и так далее», — сказал он.

— Насколько я понимаю, Морис в данной ситуации мнит себя Цезарем, а не женой Цезаря? — предположила Памела.

— Ох, не наводи меня на такие мысли, — посмеялась Урсула. — Морис в роли женщины, подумать только.

— Не просто женщины, а римлянки. Ему бы пошло. Как звали мать Кориолана?

— Волумния.^{79}

— Ой, совсем забыла тебе сказать: Морис пригласил на обед одного знакомого, — спохватилась Памела. — Еще по Оксфорду. Этого здоровенного американца, помнишь его?

— Еще бы! — Урсула попыталась припомнить имя. — Тьфу ты, как же его… что-то американское. Еще целоваться полез в день моего шестнадцатилетия.

— Каков негодяй! — засмеялась Памела. — Ты никогда не рассказывала.

— Это было совсем не похоже на первый поцелуй. Скорее как спортивный захват. Довольно неотесанный тип. — Урсула тоже посмеялась. — Кажется, я больно задела его самолюбие — и еще кое-что.

— Хауи, — вспомнила Памела. — Только теперь он Хауард, а если точно, Хауард С. Лэндсдаун Третий.

— Хауи, — задумчиво протянула Урсула. — Совершенно вылетело из головы. И чем он сейчас занимается?

— Пошел по дипломатической линии. Засекречен почище Мориса. В посольстве служит. Его кумир — Кеннеди. Да и старичка Адольфа очень чтит.^{80}

— Как и Морис, по-моему, даром что Адольф — иностранец. Я однажды видела его на сборище чернорубашечников.

— Кого, Мориса? Ни за что не поверю. Правда, он мог за ними шпионить. С легкостью представляю его в роли агента-провокатора. А ты как там оказалась?

— Шпионила, как Морис. Нет, шучу. На самом деле — случайно.

— Надо же, один чайник — и столько откровений. Это все или еще один чайник заварить?

Урсула засмеялась:

— Не надо. Кажется, это все.

Памела вздохнула:

— Противно все это, да?

— А как Гарольд?

— Ему, бедному, придется остаться. Врачей, работающих в стационаре, призвать не могут, правильно я понимаю? Они понадобятся здесь на случай бомбежки или газовой атаки. А бомбежки и газовые атаки неминуемы, ты и сама это знаешь, верно?

— Да, конечно, — небрежно бросила Урсула, будто разговор у них шел о погоде.

— Страшно подумать, — вздохнула Памела, отложив спицы и потягиваясь. — Какой чудесный день. Не хочется верить, что это, скорее всего, последний спокойный день, — второго такого долго не будет.