Жизнь, придуманная ею самой

Что-то заставило меня объявить, что моя близкая (!) московская подруга тоже пишет стихи и даже печатает книги (о литературных опытах своей собственной матери я почему-то промолчала).

– Марина недавно вернулась из Парижа, изучала в Сорбонне старую французскую литературу. Вы не встречали там Марину Цветаеву?

А что если Жежен знаком с Мариной и напишет ей о нашей «дружбе», а та опровергнет? Ну и ладно, не очень-то нужно!

Но Жежен не был знаком с Цветаевой, он сбивчиво попытался объяснить, что вообще не учился в университете и никого из поэтов не знает.

Это придало мне уверенности, и я объявила, что это только пока, что у него великое будущее, поскольку стихи хороши и непременно будут напечатаны!

Жежен смутился еще сильней, оказывается, его родные вовсе не считали сочинение стихов серьезным занятием, им семью не прокормишь. Я удивилась, разве мсье Грендель не имеет средств, чтобы его сыну приходилось кормить семью?

Мой новый приятель подтвердил, что его отец весьма состоятелен, но считает, что у мужчины должна быть специальность и дело в руках, чтобы его семья ни в чем не нуждалась.

Разговор становился категорически неинтересным, и я перевела его на красоту, нас окружавшую.

О себе сказала коротко: русская, из Москвы, отец (зачем ему знать, что отчим?) – адвокат, приехала одна, поскольку компаньонка в последний момент заболела, а мама сопровождать не могла, ведь на ней весь дом, прислуга сама не справится. Это звучало вполне респектабельно.

А еще назвала свое имя: Галя. Почему так? Не знаю, вспомнила то, как называла меня мама.

Жежен почти обрадовался:

– Гала? Ты похожа на праздник!

Мы уже на «ты» или он просто плохо знает немецкий? Но я была согласна, как и с французским толкованием названного имени. Гала-праздник… Почему бы нет?

Хорошая погода, красивые окрестности, чистейший воздух, с утра ни единой попытки кашлять, рядом интеллигентный француз, отец которого торгует недвижимостью в Париже… Праздник.

Только долго ли продлится? И вообще, как надолго мы с вот этим Жеженом на Земле?

Думать об этом не хотелось, лучше обсуждать заснеженные вершины, темную еловую и сосновую зелень, приближение весны и прочее.

Я заметила, что в местах, подобных Клаваделю, большая часть приговоренных делится на две категории. Одни только и говорят о своей болезни, анализах, обследованиях, забывая и о будущем, и о том, что живут среди природной красоты. Другие, наоборот, старательно делают вид, что приехали в санаторий чуть ли не по ошибке, что «доктор прописал немного отдохнуть», а кровь на платочке от порезанного пальца (или «десна опять кровоточит»), они строят планы на следующее десятилетие, причем планы обязательно нереальные.

И те, и другие действительно приговорены.

Через год пребывания в санатории я научилась безошибочно определять, кто выживет, а кто нет, кто вернется сюда вскоре, а кто покинет Клавадель надолго, если не навсегда. И отказ от планов на дальнейшую жизнь, и нереальность лелеемых означает гибель. Планы должны быть реальными, даже если другим таковыми не кажутся. Физически, а не эмоционально реальными.

Уезжая из Клаваделя в Москву, я точно знала, что мои планы именно таковы – они исполнимы физически, хотя потребуют максимума эмоционального труда. Но тогда до возвращения оставалось еще полтора года…

В обед Жежен вдруг пересел от своей матери ко мне на свободное место. Мадам Грендель изумленно приподняла бровь, но сын не смутился:

– Мне здесь удобней, мама. Там солнце бьет в глаза.

С этого дня мы почти не расставались.

Мой плохой французский, как и его немецкий, стремительно смешивались, не улучшая ни тот, ни другой. Жежен давал мне французские книги, я в ответ давать русские не могла. На тарабарской смеси мы обсуждали прочитанное, он читал стихи, чаще чужие, читал не так, как читают поэты – заунывно и без выражения, а весьма профессионально, с чувством. Жежену очень нравились русские стихи, вернее, мелодичность фраз, ведь в моем переводе на плохой французский смысл терялся окончательно.

А мне не нравилось его имя – Жежен.

Оказалось, что и ему тоже.

– А какое предпочел бы ты?

Жежен задумался:

– Не знаю… Наверное, имя своего дяди – Поль. – И неожиданно добавил: – А у мамы фамилия красивая была до замужества – Элюар.

– Решено, я буду звать тебя именно так.

Он почему-то испугался:

– Не стоит. Мама ценит, что она Грендель.

Как же он все-таки боялся своей драгоценной мамочки! Как опасался вызвать ее недоумение.

– Но хоть Полем тебя называть можно? Когда мадам Грендель не слышит. Я ведь тоже не Гала, а Елена.

– Елена? Нет, ты Гала, ты праздник.

Я упрямо мотнула головой:

– Вот и договорились, ты зовешь меня Гала, а я тебя – Поль. Это будет наш секрет.

Секретов вскоре появилось немало.

Мадам Грендель вовсе не была рада знакомству обожаемого сына с «этой русской». Какой матери скромного сына понравится его знакомство с девушкой, самостоятельно приехавшей из неведомой страны, где по улицам расхаживают бандиты в обнимку с медведями? Или медведи в обнимку с бандитами?