Жизнь Пушкина

Собственно, этим почти исчерпываются конкретные сведения об Амалии Ризнич и отношениях Пушкина с нею. Остальное — стихи, рисунки на полях рукописей, да еще запись в «донжуанском списке»: «Амалия». Однако стихи, как всегда, толкуются неоднозначно. Даже элегия «Простишь ли мне ревнивые мечты» (№ 7), традиционно относимая к Ризнич, по мнению такого авторитетного пушкиниста, как П. Е. Щеголев, с ней вряд ли связана. Главный довод: в элегии скорее говорится о женщине, незамужней, нежели о почтенной супруге негоцианта. В последнее время выдвинуты и другие доводы: элегия, быть может, вообще не носит автобиографического характера, а восходит лишь к некоторым литературным образцам. Достоверно к Ризнич относятся строфы «Онегина» («негоциантка молодая»), «Под небом голубым…» и «Для берегов отчизны дальной…». Но перечитайте «Под небом голубым…» и вы увидите, что через три года от былой страсти ничего не осталось:

Из равнодушных уст я слышал смерти весть
       И равнодушно ей внимал я…

Что касается одного из изумительных лирических созданий Пушкина — «Для берегов отчизны дальной…», то оно было вызвано к жизни особым настроением болдинской осени 1830 г.: Пушкин прощался с прошлым, готовясь к неизведанному будущему — прошлое представало перед его глазами, словно приближенное в бинокль. Кстати сказать, Щеголев оспаривал отнесение и этого стихотворения к Ризнич (один из вариантов первых строк: «для берегов чужбины дальной // ты покидала край родной»), но скорее всего в данном случае речь шла все же именно о ней. Кстати, если вслушаться в звукопись первой строки, то возникнет звуковой образ: «Ризнич».

Рукописи первой и второй глав «Евгения Онегина» испещрены «южными» профилями молодой женщины с большими черными глазами и тяжелым узлом уложенной в прическу косы. Над этими главами поэт работал летом и осенью 1823 г. — так и датируется его увлечение Ризнич. Летом 1826 г. на полях пятой главы в последний раз мелькает профиль «негоциантки молодой» — Пушкин узнал о ее кончине и написал элегию. По-видимому, впадают в преувеличение те исследователи, которые считают Амалию Ризнич одним из самых сильных и самых глубоких впечатлений сердечной жизни Пушкина. Чувство к ней было недолгим, хоть, может быть, и сильным, и неизгладимых следов не оставило. Однако не только дотошные потомки, но и наблюдательные современники связывали имена Пушкина и Ризнич. В. И. Туманский написал сонет «На кончину Р*… (посвящается А. С. Пушкину)»:

Ты на земле была любви подруга:
Твои уста дышали слаще роз,
В живых очах, не созданных для слёз,
Горела страсть, блистало небо юга.
К твоим стопам с горячностию друга
Склонялся мир — твои оковы нёс.
Но Гименей, как северный мороз,
Убил цветок полуденного луга.
И где ж теперь поклонников твоих
Блестящий рой? Где страстные рыданья?
Взгляни: к другим уж их влекут желанья,
Уж новый огнь волнует душу их,
И для тебя сей голос струн чужих
Единственный завет воспоминанья!

Не знавшая языка страны, где, в общем-то случайно, пробыла один год, не понимавшая ни ее жизни, ни ее людей, хоть и отличавшаяся острым умом, необыкновенной красотой и притягательной экстравагантностью, Амалия Ризнич не могла оказать значительного воздействия на душу великого русского поэта. Она увлекла его на какое-то время, но увлечение прошло, а остались только три-четыре стихотворения, куда более значительные, чем сам эпизод, вызвавший их к жизни. Не будь этого, вряд ли кто вспомнил бы через полтора столетия Амалию Ризнич…

«МОГУЧЕЙ СТРАСТЬЮ ОЧАРОВАН…»