Жизнь Пушкина

Как теперь вижу его, живого, простого в обращении, хохотуна, очень подвижного, даже вертлявого, с великолепными большими, чистыми и ясными глазами, в которых, казалось, отражалось все прекрасное в природе, с белыми, блестящими зубами, о которых он очень заботился, как Байрон. Он вовсе не был смугл, ни черноволос, как уверяют некоторые, а был вполне белокож, и с вьющимися волосами каштанового цвета. В детстве он был совсем белокур, каким остался брат его Лев. В его облике было что-то родное африканскому типу; но не было того, что оправдывало бы его стих о самом себе:

Потомок негров безобразный.

Напротив того, черты лица были у него приятные, и общее выражение очень симпатичное. Его портрет, работы Кипренского, похож безукоризненно. В одежде и во всей его наружности была заметна светская заботливость о себе. Носил он и у нас щегольской черный сюртук, с блестящим цилиндром на голове; а потому солдаты, не зная, кто он такой, и видя его постоянно при Нижегородском драгунском полку, которым командовал Раевский, принимали его за полкового священника и звали драгунским батюшкой.

Он был чрезвычайно добр и сердечен. Надо было видеть нежное участие, какое он оказывал донцу Сухорукову, умному, образованному и чрезвычайно скромному литературному собрату, который имел несчастие возбудить против себя гонение тогдашнего военного министра Чернышева, по подозрению в какой-то интриге, по делу о преобразовании войска Донского. У него, между прочими преследованиями, отняты были все выписки, относившиеся к истории Дона, собранные им в то время, когда он рылся в архивах, по поручению Карамзина. Пушкин, узнав об этом, чуть не плакал и все думал, как бы, по возвращении в Петербург, выхлопотать Сухорукову эти документы.

41

И. Б. Потокский

__________________

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

I

В 1829 г. в начале лета, освободясь от опеки своих родичей, я с большими надеждами спешил на Кавказ. В Екатериноградской станице, на речке Малке, неожиданно встретил я А. С. Пушкина и тут же познакомился с ним. <…> На другой день <…>, проехав несколько верст, мы вступили в ущелье, а пройдя первую станцию Ларс, вошли в грозную теснину Дарьяльскую; все восхищались нависшими над головой скалами и ревом Терека. За укреплением Дарьяльским и мостом, перекинутым через Терек, теснина начинает расширяться; потом, проезжая селение Казбек, остановились здесь для перемены лошадей, а пока разбрелись по деревушке и любовались на чудный отсюда вид на гору Казбек и древнюю церковь, монастырь на скате одного из отрогов цепи гор. В самом селении Казбек находится также замечательная по архитектуре небольшая церковь, здесь первое грузинское селение. Обходя церковь, мы увидели сидящего на камне, на самом обрыве над рекой молодого горца красивой наружности, с русыми волосами и голубыми глазами, чисто одетого в черкеску. Пушкин первый подошел к нему и сделал вопрос по-русски: «чья эта деревня?» Тот ответил чистым русским языком: «моя», — и гордо окинул всех нас своими прекрасными глазами; разговаривая с ним, мы узнали, что этот молодой человек был владелец вышеупомянутого селения, князь Михаил Казбек. На вопрос Александра Сергеевича, почему он не едет в армию, где получил бы скоро чин, — князь Казбек ответил ему: «Знаете, господин, умрет и прапорщик и генерал одинаково — не лучше ли сидеть дома и любоваться этой картиной», — указывая рукой на горы. «Да, ваша правда, князь, — добавил Александр Сергеевич. — Если б эта деревня была моя, и я бы отсюда никуда не поехал». — Впоследствии князь Казбек вступил в службу и дослужился до генерала. Нередко я напоминал ему о нашей первой встрече.

Лошади ждали нас и мы отправились далее к станции Коби. По дороге часто попадались толпы оборванных пленных турок, разрабатывавших нам путь. <…> Около заката солнца прибыли в Коби. Постовой начальник, казачий офицер, не советовал рисковать переезжать ночью через снежные горы Крестовую и Гут, а остаться до утра. Вся публика тотчас согласилась с умной речью, так как все порядочно устали от долгой верховой езды на неудобных седлах, а главное — проголодались; даже и очень торопившиеся в армию наши гвардейцы, и те предпочли остаться в Коби. В ожидании приготовления чая и ужина наше общество разбрелось по окрестностям поста любоваться окружавшими его скалами. Не далее как в двух верстах находился довольно большой аул, у самого ущелья, из которого берет свое начало река Терек. Александру Сергеевичу пришла мысль отправиться в этот аул и осмотреть его: все общество, конечно, согласилось, и нас человек 20 отправилось в путь, пригласив с собой какого-то туземца вместо переводчика, так как он оказался довольно знающим русский язык. <…>