Читаем Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками полностью

Единого учебного пособия по нравственным наукам не существовало. Куницын вынужден был давать ученикам переписывать свои лекции, заполненные высказываниями Монтескье, Канта, Адама Смита. Это было неудобно и трудоемко. Вот почему в 1816 г. Куницын подал письменное прошение в Конференцию Лицея с просьбой взаимообразно ссудить его средствами для напечатания рукописи, систематизирующей «обозрение связи политических наук». Долг свой Лицею он собирался возвратить «доставлением воспитанникам Лицея и благородного пансиона потребного числа книг». Деньги были даны, и в 1817 г. вышло в свет «Краткое изображение взаимной связи государственных сведений». В 1818 и 1819 гг. вышли два тома «Право естественное, частное и публичное», в 1819 г. «Разные литературные и до наук относящиеся статьи». В этих книгах были все те же положения, прорвавшиеся через цензурное сито: «Сохранение свободы есть общая цель всех людей, которую могут они достигнуть только соблюдением взаимных прав и точным исполнением обязанностей… Каждый человек внутренне свободен и зависит только от законов разума, и потому другие люди не должны употреблять его средством для своих целей. Кто нарушает свободу другого, то поступает противу его природы; и, как природа людей, несмотря на различия их состояния, одинакова, то всякое нападение, чинимое несправедливо на человека, возбуждает в нас негодование. Сие служит доказательством тому, что справедливость людям естественна» («Право естественное»).

В 1820 г. Куницын покинул Лицей, получив кафедру во вновь созданном Петербургском университете и должность начальника учебного отделения в дежурстве Пажеского и Кадетского корпусов.

Книгу Куницына «Право естественное» встретили одобрительно – даже собирались поднести в дар императору. Но в 1820–1821 гг. все переменилось: в университете и в министерстве просвещения возобладали силы реакционные и люди бездарные (что, как правило, совпадает): ?. Л. Магницкий, Д. П. Рунич, Д. А. Кавелин, И. С. Лаваль. Был учинен настоящий разгром университета, и в центре внимания (иначе и быть не могло) оказалась книга Куницына.

А. И. Тургенев писал Вяземскому 30 марта 1821 г.: «Один из наших арзамасцев, Кавелин сделался совершенным паясом паяса Магницкого: кидает своей грязью в убитого Куницына, обвиняет его в своей вине, то есть в том, что взбунтовались ученики его пансиона (Благородного пансиона при Главном педагогическом институте. – В. К.) и утверждает, что политическую экономию должно основать на Евангелии».

На заседании Ученого комитета Д. П. Рунич говорил, что книга «Право естественное» по духу ее и учению не просто опасна, но и разрушительна, ибо она есть не что иное, как «сбор пагубных лжеумствований, которые к несчастью довольно известный Руссо ввел в моду и кои взволновали и еще волнуют горячие головы поборников прав человека и гражданина». Как образец, послуживший Куницыну, был помянут – ни больше ни меньше – Марат, «искренний и практический последователь этой науки». Мракобес Магницкий жаловался в 1823 г. министру духовных дел и народного просвещения, что «в профессоре Куницыне справедливо устрашал нас в свое время нечестивый догмат Марата: «власть державная получает свое начало от народа». Вот откуда в «Послании цензору» (1822) точного в деталях Пушкина появились строки:

А ты, глупец и трус, что делаешь ты с нами?Где должно б умствовать, ты хлопаешь глазами;Не понимая нас, мараешь и дерешь;Ты черным белое по прихоти зовешь:Сатиру пасквилем, поэзию развратом,Глас правды мятежом, Куницына Маратом.

В 1821 г. появилось и официальное постановление о книге Куницына: «По принятым за основание ложным началам и выводимому из них весьма вредному учению, противоречащему истинам христианства и клонящимся к ниспровержению всех связей семейственных и государственных, книгу сию, как вредную, запретить повсюду к преподаванию по ней и притом принять меры к прекращению во всех учебных заведениях преподавания естественного права по началам столь разрушительным, каковы оказались в книге Куницына». Весь тираж (1000 экз.) был изъят у книгопродавцев и даже у частных лиц и сожжен, а сам Александр Петрович уволен со всех постов в министерстве просвещения. Некоторое время он жил частными лекциями, которые в числе прочих слушали будущие декабристы: Пестель, братья Муравьевы, Поджио, Федор Глинка…

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное