Жизнь Рембо

Письма Рембо создают обманчивую атмосферу одиночества, однако он не жил как отшельник. В апреле Барде заметил «неоспоримые признаки сифилиса у него во рту». Поскольку первые симптомы появляются в течение месяца, Рембо, должно быть, заразился в Хараре, что подтверждает его заявление, что город не лишен элементарных удобств «цивилизации». По словам Барде, «он предпринимал величайшую осторожность, чтобы не заразить нас болезнью через утварь для еды или питья», что не мешало ему наслаждаться компанией нескольких других женщин.

Мрачный барышник, охваченный разочарованием и жалостью к себе, – один из самых успешных вымыслов Рембо. Полная картина так далека от традиционного образа неудачника, что требует некоторых объяснений. В некоторых случаях виновато простое незнание абиссинских реалий XIX века в сочетании с предвзятым или же беспорядочным использованием недостоверных версий писем Рембо. Стоит также отметить тот факт, что единственные исследователи, которым приписывают их открытия, – это те, что хвастались о них громко и в нужных местах. Но, пожалуй, главная причина того, что достижения Рембо были проигнорированы, состоит в том, что считается, что ужасающая нищета – это адекватное вознаграждение для того, кто отказался от профессии, к которой также принадлежат и его критики.

Первый признак того, что Рембо был полностью погружен в свой новый мир, появляется в письме, написанном в январе. Они с Паншаром выписали из Лиона фотоаппарат и оборудование для проявки фотографий[679]. Они хотели сделать фотографии местности и ее жителей для книги о неизведанной Абиссинии. Они также послали за набором натуралиста, предназначение которого Рембо объяснял в своем письме: «Я смогу послать вам некоторых птиц и животных, которых еще не видели в Европе. У меня уже есть несколько редкостей, и я жду возможности отправить их вам».

Почему это должно быть интерпретировано как детские фантазии поэта и почему коллегу Рембо Паншара никогда не обвиняли в подобной глупости – это загадка. Абиссиния была богата неизвестными видами. Рембо определенно видел витые рога горной ньялы[680] – неизвестной миру до 1909 года: это было последнее крупное млекопитающее, которому название дали зоологи. На высокогорье также сохранялись популяции эфиопского шакала и гигантских слепышей – их любимой добычи, крупных грызунов, неизвестных в Европе. Также Рембо описал бурого пастушка (семейства журавлеообразных), украшенного ибиса (Bostrychia carunculata) и белоглазую чайку – существо, впервые описанное в «Пьяном корабле»: «Почти как остров, на себе влачил я ссоры / Птиц светлоглазых, болтовню их и помет».

Трудно представить себе, что сделала бы мадам Рембо с украшенным ибисом или гигантскими слепышами, но, по крайней мере, они бы доказали, что Артюр занят чем-то серьезным.

Особые насмешки были оставлены для запросов Рембо книг и документов. Через месяц после прибытия в Харар он послал еще один из его якобы безумных списков недостающего оборудования производителю точных инструментов в Париже. «О чем это думал этот дьявол?» – задается вопросом современный французский биограф[681].

«Мне бы хотелось получить исчерпывающую информацию о лучших производителях во Франции, или в любом другом месте, математических, оптических, астрономических, электрических, метеорологических, пневматических, механических, гидравлических и минералогических инструментов. Я не заинтересован в хирургических инструментах. […] Меня также попросили достать каталоги производителей механических игрушек [а не как один переводчик перевел «спортивной экипировки»], фейерверков, фокусов, рабочих моделей, миниатюрных сооружений и др.».

Любому биографу Рембо, который считает подобного рода исчерпывающее планирование смешным, нельзя доверять, что он предпринял надлежащие исследования. Вот что Энид Старки вынуждена была сказать о всплеске предпринимательства Рембо:

«С обычным своим импульсивным рвением и своим привычным отсутствием чувства меры он вообразил, что сможет овладеть всеми ремеслами в короткий промежуток времени с помощью популярных трактатов. […] Трогательно видеть эти ребяческие усилия самообразования мужчины двадцати шести лет, который преуспевал в школе, а затем в припадке самонадеянности презрел схоластическое обучение и решил, что все книжные знания бесполезны. […] Теперь, сожалея о своем прошлом непослушании, он обратился, подобно доверчивому читателю рекламных объявлений, к самой популярной и самой неэффективной форме обучения»[682].

Многие из критиков Рембо питали профессиональный интерес, полагая, что знания и навыки можно обрести лишь в том виде, в котором они официально распределяются. Но университеты не имеют монополии на знания, хотя они могут запатентовать некоторые пакеты знаний. Даже экзамены, однажды сданные Энид Старки, еще не доказательство против стратегии Рембо продолжительного безделья, за которым следует короткий период интенсивной циничной зубрежки.