Жизнь решает все

Толком поговорить с мальчишкой вышло только на вторую неделю, когда наконец-то заелозил лапами по панцирю, заскрипел вермипс. Впервые за последний месяц, как заметил обрадованный Цанх. То ли помогла смесь из мёда и камеди, то ли просто, как говорилось в книге, жуку требовалось побольше света прозревающего весеннего Ока. Но оба работника теперь возбужденно бегали по загону, готовились доложить об успехах тегину и даже пытались угадать награду. Цанх предполагал новый кемзал, а Цанх-малый ждал исключительно серебряную серьгу в губу. Оба ошиблись, получив бочонок вина.

А Туран с благодарностью принял кошель с золотыми «конями» и дозволение пребывать в зверинце без кунгая за спиной. Цанхи тоже ослабили надзор и теперь не копошились постоянно рядом, а спокойно занимались работой, да так, что порой их и не было видно.

— Здравствуй, — тихо проговорил Туран, прислоняясь к решетке соседнего загона. И даже руку между прутьями сунул, почесывая горбатую спину водяного оленька.

— Здравствуй, — мальчишка уселся на пол и ловко сплел узлом ноги. — Тебе лучше со мной не говорить. Два кхарнца — уже заговор. Так говорили в Ханме год назад.

— Ты здесь уже год?

— Чуть больше. Но ты не слушаешь совета.

— А ты не спешишь уйти.

— Мне можно, я ребенок. Ырхыз знает, что я любопытный.

— Я тоже любопытный.

— Но Ырхыз не должен об этом знать. Меня зовут Вирья, а тебя?

Вирья… Почти Карья.

— Туран. Туран ДжуШен. Из Байшарры.

— Мои родители были из Кавойи. Правда, я совсем ничего не помню. Расскажешь?

— Я не бывал, но много слышал о Колоколе и Мосте. За что тебя посадили в клетку?

— Ырыз хотел иметь такой экземпляр.

— Но…

— Ырхыз хороший. Моих родителей убивал не он.

— А кто?

— Не знаю. Не он. Наверное, тот, кто и его держал в замке Чорах.

Засвистел в одной из ближних клеток сцерх и, привстав на задних лапах, гордо раздул горловой мешок.

— Скоро ему привезут жену, — сказал Вирья. — И он будет счастлив.

— Не будет. Невозможно быть счастливым в неволе.

— Это говорит человек снаружи человеку внутри. Папа говорил, что на самом деле есть очень мало мест, где нельзя быть счастливым.

— Прости, Вирья, — Туран перешел на шепот. — Это неправильно. Тебя нужно отсюда как-то вытащить… Я что-нибудь придумаю, обещаю.

— Не давай дурных обещаний. Вытащи себя и этого будет достаточно. Но ты ведь не послушаешь?

Безмятежные глаза мальчишки глядели куда-то далеко. На противоположный ряд клеток.

Да он ведь сумасшедший… Просто тронулся среди зверей-волохов. Его слова — бред измученного разума, нуждающегося в помощи.

— Я еще приду, — решительно произнес Туран. — Что тебе принести? Хочешь, я приготовлю для тебя настоящий манцыг с изюмом и орехами? Я умею.

— Не надо подарков. И еды у меня достаточно. Просто приходи, если хочешь. И приноси мысли, в которых не будет смерти. Ничьей.

Вирья беззвучно встал и прошел к противоположной решетке своей тюрьмы. Вытащил из-за пазухи лепешку, принялся отламывать кусочки и бросать их сквозь прутья существу с птичьей головою и телом выдры.

В этот вечер Туран впервые прочел об уранке и уяснил, что разобраться в нём, степном дудне и верблюдах будет намного проще, чем в мальчишке, сидящем в клетке.

Пускай и не под колокольный звон, а под вой труб и гром барабанов, но Ханма оживала. В немалой степени этому способствовал и приезд в столицу Агбай-нойона, победителя мятежных побережников. К Пробудинам Туран уже успел достаточно выяснить о новом герое.

Из своих тридцати лет жизни Агбай провел в боях не менее половины. Он оказался достаточно удачливым, чтобы выжить, напористым, чтобы побеждать, и умным, чтобы учиться на ошибках, большей частью чужих. Под его руку легли богатые ханматы, а под знамена встали многие вахтаги. И вовсе не из родства с сиятельной каганари, как судачили некоторые, ему доверили лечение одной из самых болезненных ран Наирата — морских побережий. Там независимые кланы выращивали плавучие острова и строили корабли, а заодно брали на ножи и тяжеловесные триеры Лиги, и легкие парусники Кхарна, и черепахи-кобукены самого Наирского каганата. Да при том плодили одну ересь за другой, обвиняя в свою очередь в отступничестве саму Ханму с её Понорком Понорков.

Война со скланами по одну сторону от столицы, с побережниками — по другую. Вот оно, равновесие по-наирски. И вроде бы победы и там, и там. А значит…