Жизнь российская. Том третий

– А вот ещё… Троичность Бога в Ветхом Завете! Вот про что я хочу вам поведать!

Кульков и дама повернулись к собеседнику.

– Ну-ка… ну-ка… Расскажите… Познавательно очень… Я заинтересовался…

– Да-да… Растолкуйте… пожалуйста… Я тоже хочу об этом знать…

Но им не суждено было узнать про божью троичность.

Тут произошло нечто… из ряда вон выходящее…

Тут такое случилось…

Тут такое закружилось…

Тут такое завертелось…

Ни словами сказать… ни пером описать…

Глава 101 Караул! Убивают!

Кто убивает, тоже будет убит.

Египетская пословица

Донельзя непристойный случай…

В коридоре недалеко от лифта громко звучали грозные крики, вопли раздавались… и нецензурная брань рекой текла… бурлила она и клокотала…

«Я тебе, сучка… Я тебе, курва… Я тебе, гадина…» – истошно и возмущённо звучал высокий женский голос.

«Караул!!! Убивают!!! Насилуют!!!» – орал кто-то надрывно в ответ.

Люди вскочили со своих мест и ринулись посмотреть, что там происходит…

Трое собеседников, мирно разговаривающих про праздники, тоже последовали их примеру, тоже подскочили как пчелой ужаленные и побежали на звериный рёв.

Зов толпы действовал. Все бросились туда сломя голову.

А там… А там у лифта… недалеко от аптеки почти смертоубийство происходило.

Приятная на вид женщина мутузила другую женщину… отчаянно лупила её.

Миловидная барышня кричала, вцепившись в рыжие волосы:

«Это, курва, тебе за моего Коленьку! Это ты полицию вызвала… Это всё ты… Это из-за тебя, гадина, Коленьку моего в дурку определили…»

Рыжая тётка сопротивлялась как могла… вырывалась из последних сил… и тоже кричала благим матом:

«Я и тебя… сучка лупоглазая… в дурдом сдам… Сегодня же… Сейчас же…»

Борьба продолжалась. Женщины, сцепившись руками и ногами, барахтались по всей территории этажа… у кабинетов… в коридоре… у диванов… у стен… у окон…

Рукопашная бойня разгоралась всё пуще и пуще… Они уронили все цветки с подоконника. Глиняные горшки разбились, земля по полу раскатилась…

Ой, что было… что было… Пыль до потолка…

Огромная пальма, которая в углу стояла тоже оказалась перевёрнутой. Вместе с кадкой с табуретки грохнулась.

Люди визжали, шарахались из стороны в сторону, растаскивая землю по коридору.

Прибежало начальство поликлиники.

Заведующая орала, чтобы те прекратили немедленно нарушать общественный порядок. Она принялась было разнимать дерущихся баб, но от обеих стерв получила на пряники.

Главный врач с нагайкой в руке скакал вокруг этих борцов за правду и истину, затем скрутил обеих, надел им наручники и сдал охранникам, приказав полицию вызвать.

Порядок более или менее таким образом был восстановлен.

Руководство удалилось конференцию продолжать.

Народ вернулся на свои места далее ждать её окончания.

Троица пациентов вернулась к своему дивану, на котором они сидели до этого непристойного случая и ожидали завершения конференции.

С горечью они обнаружили, что их места заняты другой троицей.

На их диване сидели три старухи в чёрных одеждах с тяжёлыми крестами на груди.

Это были монахини.

Учёный мужчина, дама и Кульков встали у дивана, не зная как им поступить в таком неприятном для них случае.

Не будешь же сгонять престарелых женщин…

Так прошло какое-то время: минут пять… десять… может, чуть больше.

Монахини заметили, что эти люди чего-то ждут.

Спросили: чего???

Учёный ответил вежливо, что они тут сидели, но отходили по нужде.

Мадам подтвердила.

Кульков тоже махнул головой: да, мол… так, дескать, и было…

Монахини поняли свою ошибку, извинились, встали, поклонились и удалились.

Ставшие уже хорошими приятелями трое собеседников поблагодарили старух и с радостью плюхнулись на свои законные места. Но радость их была какой-то ненастоящей, напускной, наигранной… пришедшей извне, показной…

И это объяснимо. Потому что эта бабья драка, которую они только что воочию наблюдали, это чуть не состоявшееся смертоубийство их взволновало до глубины души.

Им было не по себе.

Они тряслись от испуга.

Они нервничали. Они беспокоились. Они тревожились.

– Сгубить легко, да душе каково? – тихо и горестно произнёс Кульков. Он был под впечатлением только что увиденного и услышанного.

– Вы это про что сейчас сказали? – тут же отреагировал учёный мужик и добавил, посчитав это нужным и уместным: – Кстати… меня Вадиком зовут.

– Про то самое. Про только что произошедшее. Это пословица такая. А меня звать-величать Василием Никаноровичем. Прошу любить и жаловать. Хи-хи. – Кульков уже отошёл от испуга и теперь стал самим собой. Шутки-прибаутки посыпались из него градом как из торбы. Он любил интересные слова и выражения на людях озвучивать.

– А я Лиля! – представилась мужчинам дама. – Лилия Сергеевна, – подчеркнула она и улыбнулась мило, вероятно, вспомнив о чём-то хорошем и приятном.

– Убитого зверя в поле не оставляй, – продолжал показывать свою эрудицию Кульков. Ему хотелось показать свою грамотность, образованность и осведомлённость во всех делах, даже в литературных, исторических и других всяких разных.

– Ой, как страшно… – боязливо прижалась к нему Лилия.