Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога

Разница в чинах и должностях, происхождении и окладах жалованья была не только формальной. Бюрократы высокого ранга держали себя большими барами, а своих подчиненных рассматривали примерно так же, как помещики смотрели на крепостных. Ф. В. Булгарин писал: «Прежде начальник никогда не говорил подчиненному иначе, как ты, и даже проситель никогда не слыхал вежливого слова от сановника. У большей части сановников в приемной комнате не было даже стульев, а у иных просители должны были ждать в сенях или на улице» (23, с. 392). Виленский генерал-губернатор И. Г. Бибиков, по словам его чиновника, «ума недальнего, болтлив, бестактен и уверен в превосходстве своем над всеми ему подвластными до такой степени, что не допускает ни малейших противоречий». И это еще сущие пустяки. Костромской губернатор генерал-майор И. В. Каменский выбил зубы своему правителю канцелярии, очевидно, по привычке к кулачной расправе: он был переведен в Кострому с поста волынского губернатора за избиение своего вице-губернатора. Ревизия сенатора Б. Я. Княжнина Новгородской губернии обнаружила крайнюю грубость губернатора, после разговора с которым подчиненным приходилось оказывать медицинскую помощь (115, с. 14, 35; 72, с. 35). Впрочем, признаем, что подчиненные нередко и заслуживали этого уже по своему нравственному облику. В. Г. Короленко, описывая нравы ровенского уездного суда, вспоминал историю с запившим архивариусом: «Крыжановский, жалкий, как провинившаяся собака, подошел к судье и наклонился к его руке. Отец схватил нагнувшегося великана за волосы… Затем произошла странная сцена: судья своей слабой рукой таскал архивариуса за жесткий вихор, то наклоняя его голову, то подымая кверху. Крыжановский только старался облегчить ему эту работу, покорно водя голову за рукой. Когда голова наклонялась, архивариус целовал судью в живот, когда поднималась, он целовал в плечо и все время приговаривал голосом, в который старался вложить как можно больше убедительности:

– А! пан судья… А! ей-богу… Ну, стоит ли? Это может повредить вашему здоровью… Ну, будет уже, ну, довольно… […] Нравы в чиновничьей среде того времени были простые. Судейские с величайшим любопытством расспрашивали нас о подробностях этой сцены и хохотали. Не могу вспомнить, чтобы кто-нибудь считал при этом себя или Крыжановского профессионально оскорбленным» (92, с. 153–154). Между прочим, этот Крыжановский был дворянин и некогда богатый, но пропившийся помещик. Короленко вспоминает также, как после получки по вечерам среди дежурных чиновников в помещении суда возникали драки. «Если авторитет сторожа оказывался недостаточным, то на место являлся отец, в халате, туфлях и с палкой в руке. Чиновники разбегались, летом прыгая в окна: было известно, что, вспылив, судья легко пускал в ход палку…» (92, с. 155).

Впрочем, высшие администраторы отличались презрением не только к подчиненным, но и к самому закону. Нижегородский губернатор Анненков якобы говаривал: «Закон в России как железо. Когда вынут из печи, так до него пальцем дотронуться нельзя, а через час хоть верхом садись на него». О московском генерал-губернаторе А. А. Закревском и его самодурстве ходило множество анекдотов, и член Государственного совета М. А. Корф в дневнике писал «о том самовластном управлении и презрении ко всякому законному порядку, коими отличается теперь Закревский в Москве». Произволом и беззакониями отличался не только граф Закревский. В 1838 г. генерал-губернатор Восточной Сибири генерал-лейтенант В. Я. Руперт запретил свободную торговлю хлебом впредь до удовлетворения казенных потребностей. Комитет министров (!) в 1839 г. отменил это незаконное распоряжение, но Руперт, как обнаружилось при ревизии 1845 г., «продолжал воспрещать свободу в покупке хлеба, разрешая это только некоторым лицам по своему усмотрению; …по продовольственной части, по заготовлению казенного вина и по другим предметам происходили весьма важные злоупотребления, тягостные для жителей, разорительные для промышленности и вредные для казны». Более того, Руперт самовольно ввел новые налоги с населения. «Сборы эти, – писал по итогам ревизии министр юстиции, – были употребляемы им на расходы, не определенные законом или на замену вещественных повинностей денежными или, наконец, на такие статьи, которые были уже внесены в высочайше утвержденную смету повинностей», т. е. на фиктивные расходы! И что же? А ничего. По резолюции Николая I, написанной на представлении Комитета министров, Руперт должен был выйти в отставку «по прошению», т. е. с сохранением мундира и пенсией! (72, с. 37). Ну, как тут не воровать?