Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога

Естественно, что при такой системе комплектования офицерского корпуса и постановки военного образования в массе своей офицерство было малообразованным, плохо воспитанным и невежественным, а круг его интересов ограничивался картежом и тривиальным пьянством. Да и что оставалось делать офицерам рот, расквартированных по уездным городкам, а то и по селам. Офицерские собрания с их библиотеками, беседами, любительскими спектаклями были лишь в крупных городах, где располагались штабы. Даже если бы и была охота к чтению, то читать было нечего, и, осатанев от бесконечных мелочных учений («ремешковой науки»), непонятливости безграмотных солдат и скуки, офицер нередко превращался в забубенного пьяницу и озлобленного дантиста. В подтверждение приведем строки воспоминаний кавказского офицера Ф. Ф. Торнау. «Наши армейские офицеры того времени, – пишет он, – не блистали ни тонким образованием, ни глубокою ученостью, зато были фронтовые служаки и по большей части добрые ребята. Сверх этих достоинств да безотчетной храбрости бесполезно было отыскивать в них еще другие качества. Не подводя под общее правило небольшое число исключительных личностей, можно сказать, что жизнь армейского офицера наполнялась тогда службой, картами, весьма непоэтическим разгулом или совершенным бездельем… это было простое, бездумное лежание на кровати под крышей избушки или под полотном палатки. Офицеру невозможно было читать и учиться, потому что в деревенской стоянке или на походе недоставало книг; о политике он и не помышлял, ограничивая весь жизненный интерес производствами и происшествиями в полку, составлявшем для него ближайшее знакомое ему отечество посреди общего отечества, о котором он имел самое неясное представление… Армейский пехотный офицер, лишенный необходимых материальных и умственных способов, поневоле ограниченный в своих понятиях и интересах, исправлял службу машинально, ел, пил, играл и, лежа на боку, ни о чем не помышлял. Все офицеры из прибалтийских губерний говорили по-немецки, но французский язык знали весьма немногие; в пехоте носилось тогда поверие, что он совершенно бесполезен на службе и пригоден только для паркетных шаркателей, никуда негодных «бон-журов». Несмотря на это умственное настроение, возбуждавшее в моих полковых товарищах улыбку презрения при виде книги, писанной не на русском языке, заметно было, что они внутренне смирялись перед тем, кто умел ее понимать. Я испытал это на себе, хотя не раз мне замечали, покачивая головой, что полезнее было бы для меня заняться повторением двенадцати темпов (заряжания ружья. – Л. Б.) да командных слов, чем забиваться в книжную гиль, от которой голова молодого человека наполняется только вольтерьянскими идеями. Из этого не надо заключать, что в наших войсках не имелось тогда достаточного числа многосторонне образованных офицеров; они, к несчастью, водились только в гвардии, в штабах и частию в кавалерийских полках: для армейской пехоты оставалось их очень немного» (179, с. 32–33).