Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога

Особое место в дворянском, прежде всего офицерском быту занимали дуэли, которые как раз и стояли на страже чести. Как условна была эта честь, так условны были и способы ее защиты. Поединок имел целью смыть кровью, независимо чьей, обидчика или оскорбленного, нанесенное оскорбление. Но, во‑первых, драться можно было только с равным. В истории дуэли Новосильцева и Чернова общество было шокировано не столько смертью обоих дуэлянтов, сколько тем, что «какой-то» Чернов (дворянин, гвардейский офицер) вызвал обидчика. Новосильцев мог драться со Строгановым, Кочубеем, Голицыным, Шереметевым, но с Черновым… Весьма редко офицеры принимали вызовы от штатских, разве уж очень родовитых, да среди штатских поединки и не были в обычае. Нельзя было вызвать на поединок оскорбившего начальника по службе: это было преступлением. По русским законам сама дуэль считалась уголовным преступлением, предусматривавшим смертную казнь всем ее участникам. Но обычай был сильнее закона, и дуэлянты отделывались, в крайнем случае, заключением на несколько месяцев в крепость, разжалованием в солдаты с правом выслуги или ссылкой в действующую армию на Кавказ, а секунданты – порицанием по службе или задержкой в производстве. Так, будущий знаменитый генерал А. А. Брусилов вспоминал: «Однажды… был секундантом некоего Минквица, который дрался с корнетом нашего же полка фон Ваком. Этот последний был смертельно ранен и вскоре умер. Суд приговорил Минквица к двум годам ареста в крепости, а секундантов, меня и князя И. М. Тархан-Муравова, к четырем месяцам гауптвахты. Потом это наказание было смягчено, и мы отсидели всего два месяца. Подробностей этой истории я хорошо не помню, но причина дуэли была сущим вздором, как и причины большинства дуэлей того времени. У меня оставалось только впечатление, что виноват был кругом Минквиц, так как это был задира большой руки, славившийся своими похождениями – и романтическими, и просто дебоширными. Хотя, конечно, это был дух того времени, и не только на Кавказе, и не только среди военной молодежи. Времена Марлинского, Пушкина, Лермонтова были от нас сравнительно еще не так далеки, и поединки, смывавшие кровью обиды и оскорбления, защищавшие якобы честь человека, одобрялись людьми высокого ума и образования. Так что ставить это нам, зеленой молодежи того времени, в укор не приходится» (21, с. 17–18). Впрочем, столкновения не всегда кончались дуэлями, а вызовы – поединком и смертью. Тот же Брусилов вспоминает, как перепившиеся на эскадронном празднике князь Чавчавадзе и барон Розен, из-за чего-то поссорившись, выхватили шашки и бросились друг на друга, но были разведены офицерами; на рассвете состоялась дуэль, на которой противники обменялись выстрелами и помирились (21, с. 17). А. Н. Вульф также описывает случай своего секундантства в ссоре между сослуживцами Милорадовичем и Голубинским: ему удалось помирить противников уже на поле боя. Но обидчик Милорадович, человек вспыльчивый, но неплохой, уже до того готов был, предоставив противнику первый выстрел, выдержать его и предложить примирение, не пользуясь своим. Большой резонер и морализатор, Вульф записал в дневнике, что не ожидал такого успеха, «…это была счастливая минута, ибо иногда, несмотря на тайное обоюдное желание примириться, не решаясь никто сделать первого шага, опасаясь показаться боязливым, убивают друг друга. К чести нынешнего времени можно отнести, что поединки становятся реже. Забияки, или бретеры, носят на себе заслуживаемое или справедливое презрение всякого благовоспитанного человека» (45, с. 197–198). Ну, это он слегка преувеличил…