Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога

Помню нашу убогую квартирку во дворе на Пекарской улице: две комнаты, темный чуланчик и кухня. Одна комната считалась парадной – для приема гостей; она же – столовая, рабочая и проч.; в другой, темной комнате – спальня для нас троих; в чуланчике спал дед, а на кухне – нянька (превратившаяся в члена семьи. – Л. Б.)… Раз в год, но не каждый, спадала на нас манна небесная, в виде пособия – не более 100 или 150 руб. – из прежнего места службы (т. е. из Министерства финансов, которому подчинялись пограничные войска. – Л. Б.)… Тогда у нас был настоящий праздник: возвращались долги, покупались кое-какие запасы, «перефасонивался» костюм матери, шились обновки мне, покупалось дешевенькое пальто отцу – увы, штатское, что его чрезвычайно тяготило. Но военная форма скоро износилась, а новое обмундирование стоило слишком дорого. Только с военной фуражкой отец никогда не расставался. Да в сундуке лежали еще последний мундир и военные штаны; надевались они лишь в дни великих праздников и особых торжеств и бережно хранились, пересыпанные от моли нюхательным табаком. «На предмет непостыдныя кончины, – как говаривал отец, – чтоб хоть в землю лечь солдатом» (56, с. 8–9). Даже курение для Деникина-старшего оказывалось недопустимой роскошью: жена часто ругалась на ненужный расход на табак, и была сделана попытка бросить курить. В конце XIX в. военные пенсии были увеличены. Капитан стал получать 345 руб. в год, подполковник – 430; чин майора, в каковом находился отец А. И. Деникина, в 1881 г. был упразднен. Кроме того, в конце столетия были введены добавочные выплаты к пенсии – так называемая эмеритура. Эмеритальный капитал складывался из ежемесячных 6 % взносов с офицерского жалованья и из «высочайших» пожертвований; право на получение эмеритальной пенсии имели офицеры, состоявшие в кассе не менее 20 лет при общем сроке службы не менее 25 лет. Эмеритура капитана составляла в 1898 г. 473 рубля, подполковника – 645 руб.; это так называемый высший оклад эмеритальной пенсии, полагавшийся при 35-летнем сроке участия в кассе и таком же стаже офицерской службы, низший же оклад был вдвое меньше (70, с. 229).

Смерть офицера и даже генерала фатально влияла на судьбу семьи: пенсия сокращалась вдвое. «Со смертью отца, – вспоминал А. И. Деникин, – материальное положение наше оказалось катастрофическим. Мать стала получать пенсию всего 20 руб. в месяц». А. Ф. Редигер, отец которого умер в генеральских чинах, также сокрушался: «…Понесенная нами потеря одновременно совершенно меняет финансовое положение моей матушки. Ей действительно по закону полагалась лишь половина пенсии отца, то есть 522 рубля в год, на что она, конечно, не могла бы существовать».

Лишь постепенно к концу ХIX в. в удовлетворительное состояние был приведен вопрос об отпусках. Считалось, что офицер все свое время должен проводить в полку, и даже командировки давались с большой неохотой; не одобрялись и переводы в другой полк: от этого страдала служба. В первой половине XIX в. отпуск давался лишь с высочайшего соизволения и в редких случаях. Если требовался длительный отпуск для лечения, офицеру рекомендовалось выйти в отставку, а затем вновь вернуться в полк. Только во второй половине XIX в. положение стало меняться. Всем состоящим на государственной службе стали давать отпуска с сохранением содержания раз в два года на срок до двух месяцев; в случае просрочки производились вычеты из жалованья, а просрочка четырех месяцев влекла исключение со службы. Офицеры могли получать отпуска до четырех месяцев с зачетом в срок службы, и до года – без зачета. Неявка офицера из отпуска в течение месяца в мирное время и 15 дней в военное рассматривалась как побег, а неявка в меньшие сроки – как самовольная отлучка из части.

В отставку офицеры могли выходить в любое время, кроме военного, но, подавая прошение так, чтобы оно могло быть рассмотрено до 1 января. Дважды в любое время можно было и возвращаться из отставки, только артиллерийские офицеры должны были предварительно проходить специальную переподготовку. Обычно при выходе в отставку награждали следующим чином, но при возвращении из отставки чин этот терялся.

Было еще одно обстоятельство, фатально влиявшее на офицерскую карьеру и самое судьбу: место службы. Перед выпуском в военно-учебные заведения поступали списки вакансий, и выпускники, по очереди, в зависимости от успехов, избирали себе место будущей службы. Его «выбор во многом предопределял уклад личной жизни, служебные успехи и неудачи – и жизнь, и смерть. Для помещенных в конце списка (вакансий. – Л. Б.) остаются лишь «штабы» с громкими историческими наименованиями – так назывались казармы в открытом поле, вдали от города, кавказские «урочища» или стоянки в отчаянной сибирской глуши. В некоторых из них вне ограды полкового кладбища было и «кладбище самоубийц», на котором похоронены были молоденькие офицеры, не справившиеся с тоской и примитивностью захолустной жизни…» (56, с. 47).