Жизнь с моей сестрой Мадонной

Каждый год я привозил бабушке Элси мясной пирог. Я готовил его сам, и всем он очень нравился. В Рождество я улетал в Мичиган и проводил праздник с семьей. Хотя родные Дэнни были настоящими ньюйоркцами, а мои родители происходили со Среднего Запада, они были очень похожи. Разница заключалась лишь в том, что родители Дэнни смирились с его сексуальной ориентацией, а мои о ней и не знали. О том, что я гей, знали лишь Марти, Мелани и Мадонна.

В Рождество 1987 года отец решил поговорить со мной серьезно. Он попросил сходить с ним в гараж и помочь поменять масло в его старом «Форде-150». Обычное дело для детройтского мальчишки.

Мы остались наедине.

Я залез под машину, чтобы слить масло. Отец помолчал, а потом спросил:

— Ты гомосексуалист?

Я уронил ключ и стукнулся головой о бампер.

— Что?

Повисла пауза.

— У тебя нет подружки. Ты никогда не говоришь о девушках... Я хочу знать, ты что... гей?

Я задумался. Мне было двадцать семь лет, и у меня были давние и теплые отношения с мужчиной. Неужели так страшно признать правду?

Но перед моими глазами снова вставал разъяренный Марти. Я сжал зубы и постарался забыть о нем.

— Да, — ответил я. — Я гей.

Я затаил дыхание, думая, что мой отец, консервативный католик, взорвется от ярости.

Но, к моему глубокому облегчению, он рассмеялся.

— Я давно должен был догадаться, но только сейчас об

этом подумал.

Доброжелательная реакция отца меня удивила и показалась довольно странной. Но я был рад, что мне больше не нужно скрываться.

Мы вернулись к работе.

Я полагал, что теперь все будет в порядке. Отец знает о моей гомосексуальности и принимает меня таким, каков я есть.

Я вернулся в Нью-Йорк. Прошел месяц. А потом от отца пришло письмо, в котором он писал: «Кристофер, после нашего разговора я долго думал. Не думаю, что ты прав. Полагаю, ты должен обратиться к психиатру, который поможет тебе решить эту проблему. Я готов оплатить все расходы».

Я был шокирован. Я был готов к негативной реакции отца сразу после того, как рассказал ему о том, что я гей. Но не теперь, не через месяц после нашего разговора! Тогда он пытался казаться толерантным либералом, но теперь проявились его истинные чувства. Я был глубоко разочарован. Я впервые понял его отношение к гомосексуальности. Меня глубоко оскорбило то, что он считает меня и Дэнни душевнобольными людьми. Моя любовь к Дэнни казалась ему всего лишь симптомом нашего общего психического заболевания.

Я написал ответ: «Дорогой отец, а не пошел бы ты... Я не психически больной. Я не собираюсь «обращаться за помощью», чтобы излечить то, чего не существует. Я самый нормальный из всех твоих детей. Только мне удалось сохранить личные отношения дольше двух лет. Ты никогда не видел меня голым в «Плейбое», и у меня нет внебрачных детей. Если ты хочешь читать мне проповеди, то посмотри сначала на остальных своих детей. Пока ты не примиришься с моим выбором, можешь мне больше не звонить и не писать. Прощай. Наши отношения закончены».

Отчасти я понимал точку зрения отца, но не мог принять ее. Мне было больно из-за того, что кто-то считал извращенными наши отношения с Дэнни. И я выбрал своего партнера, а не отца.

Мы с отцом не разговаривали целый год. Я был удивлен и тронут тем, что мне несколько раз звонила Джоан. Она сказала, что знает о том, что произошло между мной и отцом. Она на моей стороне, но я должен попытаться понять отца, то есть католическую точку зрения. Я слушал, но не воспринимал.

Через год, к моему глубокому удивлению, мне позвонил отец.

— Я не хотел, чтобы между нами все осталось так, — сказал он. — Ты нам нужен. Я могу принять тебя таким, каков ты есть. Я люблю тебя.

Я был невероятно тронут и рад тому, что отец понял меня. Я сказал, что тоже люблю его, извинился за то письмо. Потом отец пригласил нас с Дэнни приехать к ним на уик-энд.

Мы с Дэнни вылетели в Мичиган. Приближалось лето, и погода стояла чудесная. Все было в цвету. Я с радостью увидел шесть больших тополей возле нашего дома. Родители вышли поздороваться. К моему разочарованию, оказалось, что они пригласили только нас.

Все то время, что мы провели в родительском доме, отец был чрезвычайно предупредителен, шутил и вел себя точно так же, как с приятелями моих сестер. Он старался изо всех сил.

— Папа, — сказал я, — ты меня смущаешь.

Да, он старался изо всех сил. Я был глубоко тронут, что он любит меня настолько, что готов забыть о своих впитанных с молоком матери убеждениях и предубеждениях. Ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы продемонстрировать полное приятие меня и моей сексуальной ориентации. Ведь если бы я приехал на этот уик-энд с девушкой, он ни за что не разрешил бы нам спать в одной комнате. Ведь впоследствии он не обратит никакого внимания на особое положение Мадонны в мире и нашей семье и категорически запретит ей спать в одной комнате с Карлосом Леоном, потому что они не будут женаты.