Жизнь с моей сестрой Мадонной

Но какова бы ни была ее политика, успеха она добилась, причем весьма значительного. Как-то утром, когда мы пили кофе на кухне, Мадонна сообщила мне, что Уоррен сделал ей предложение.

Я отставил чашку в сторону. Это известие меня поразило.

— Как ты думаешь, Кристофер, мне следует его принять?

А ты его любишь? Думаю, да. А что думаешь ты?

Я медлил. К Шону она относилась с гораздо большей страстью. В будущем намного больше страсти будет в ее отношении к Джону Эносу и Карлосу Леону, отцу ее дочери.

И я сказал, что Уоррен мне нравится, что из него выйдет отличный отец. Но о многом я промолчал, потому что, несмотря на его потрясающее обаяние, политические связи и огромное влияние в Голливуде, я чувствовал, что моя сестра не влюблена в него по-настоящему. Он ей нравился, она им восхищалась, им было весело вместе, но в этом уравнении не было места любви.

В конце концов она перестала говорить о браке, и веселье продолжалось.

Мы втроем отправились на концерт в Лос-Анджелес. Уоррен отвез нас туда и обратно на своем золотистом «Мерседесе 560 SEL». Я был в восторге. Тогда я поклялся, что когда-нибудь куплю себе такую же машину, только черную, и сделал это.

Сидя в машине после концерта, Уоррен спросил:

— Почему женщины с исключительно сильными голосами всегда сумасшедшие?

Интересный вопрос! И весьма двусмысленный комплимент моей сестре.

Меня очень интересовали отношения Уоррена с его сестрой, актрисой Ширли Маклейн, которая была на три года его старше, но он никогда об этом не говорил. Когда я все же спросил его, встречаются ли они, повисла тяжелая пауза.

— Мы живем в разных мирах, — наконец ответил он.

Тем летом мы с Дэнни, как всегда, сняли небольшой домик на Файр-Айленде — коттедж 50-х годов с тремя спальнями, Файр-Айленд имеет 26 миль в длину и четверть мили в ширину. Этот остров находится у южного побережья Лонг-Айленда. Он весь покрыт маленькими, отдельными домиками. Чем дальше забираешься от Нью-Йорка на восток, тем более гомосексуальным становится общество — в Черри-Гроув и Пайнс живут одни только геи.

Машины на острове запрещены, поэтому всем приходится пользоваться небольшими фургонами для перевозки багажа и доставки продуктов по узким дорожкам. Файр-Айленд — чудесное место, единственное в мире, где я как гей чувствовал себя совершенно свободно. Я пригласил Уоррена и Мадонну на обед, и, к моему удивлению, они согласились. Я объяснил, что они могут доехать до Сэйвилла, а оттуда на пароме добраться до Пайнс или полететь на гидроплане с Восточной 23-й улицы на Манхэттене. Они предпочли лететь.

Я встречал их у причала. Они вышли из гидроплана, зеленые от морской болезни.

— Никогда в жизни мы не сделаем ничего подобного, — сказали оба, — почему ты нас не предупредил.

В гидроплане было мало места, и он летел так низко, что всю дорогу от Манхэттена до Пайнс их ужасно трясло.

Когда они пришли в себя, мы пообедали, а потом пошли купаться.

День близился к вечеру. Остров буквально кишел людьми.

Известие о том, что в город приехали Уоррен и Мадонна, разнесся по острову со скоростью лесного пожара. Они были самыми знаменитыми людьми, посетившими Файр-Айленд за последние пятьдесят лет. После этого мой статус на острове значительно возрос.

Вечером я проводил Уоррена и Мадонну к парому, на котором они уплыли в Сэйвилл, а оттуда добрались до Манхэттена с полным комфортом. Мы с Дэнни вернулись домой, довольные тем, что все вокруг знают, что Мадонна и Уоррен Битти приезжали к нам обедать.

Мадонна так заботилась об Уоррене, что захотела купить ему подарок на день рождения. Она показала мне картину 30-х годов в стиле Лемпики. На ней был изображен человек, сидящий в кабине самолета. Картина называлась «Авиатор». Мадонна спросила меня, понравится ли картина Уоррену. Я знал, что Уоррен увлечен историей Говарда Хьюза, и сказал сестре об этом. Она купила картину. Уоррен повесил ее в доме, и она стала его единственным произведением искусства.

Во время съемок «Дика Трейси» я навестил Мадонну на площадке. Она снималась в первой сцене. Действие происходило в гримерке Махоуни. Она впервые встречает Дика и спрашивает, не собирается ли он ее арестовать. Мадонна выглядела прекрасно. На ней был черный длинный халат, создававший иллюзию, что под ним ничего нет, кроме маленьких черных трусиков. Грим был безукоризнен: сияющая кожа, ярко-красные губы, платиновые локоны.

Пока мы разговаривали, парикмахер заканчивал укладку. Я спросил у Мадонны, как ей работается.

— Тяжело. Нервы на пределе, честное слово. Я чувствую себя, как ребенок в манеже.

Я выразил свое сочувствие.

— Я играю плохую девчонку.

Я попытался изобразить удивление.

Ну и каково это, работать с Уорреном? Поразительно! Он такой терпеливый и много мне помогает. Совсем не то, что работать с Шоном.

После ужина мы с Мадонной и Уорреном частенько отправлялись по клубам. Мадонна всегда стремилась побывать чуть ли не во всех клубах — особенно в черных, где зарождаются все танцевальные тенденции. Это помогало ей всегда идти в ногу со временем.