Жизнь с отцом

Долго мы оба плакали. Когда он стал мне диктовать, я сквозь слезы едва разбирала стенографические значки. Наконец, мы кончили.

- Прости, - повторила я снова, - прости меня!

- Я уже все забыл, - сказал он.

Наутро, когда я пришла к отцу, мне бросился в глаза мой портрет, висящий на прежнем месте. Мне стало страшно, что из-за этого снова выйдет история. Все то, что вчера было так мучительно, сегодня переболело и не причиняло страданий, я только думала о его спокойствии.

- Пап?, - сказала я, - я хотела тебя просить снять мой портрет. А то как бы не вышло чего. Мне теперь все равно!

- Нет, нет, я делаю это не для тебя, а для себя. Пожалуйста, помоги мне перевесить все по-старому! Где здесь висел Чертков?

Я показала. Когда мы повесили портреты на старые места, он сказал:

- Вот теперь хорошо!

Я решила на один день съездить в Таптыково повидать Ольгу с детьми. Варвара Михайловна собралась со мной. Я простилась с отцом и взяла слово с Марии Александровны, которая гостила у нас, известить меня, если что случится.

У Ольги мы провели весь день. Часов около девяти сидели пили чай. Вошла горничная.

- Александра Львовна! Вам из Ясной Поляны письмо!

Сердце упало. Разрываю конверт - письмо от Марии Александровны. Она просит немедленно приехать. Мам? в ужасном состоянии, Мария Александровна боится за здоровье отца.

Меня затрясло, как в лихорадке. Я попросила поскорее позвать кучера.

- Ехать никак нельзя, - сказал кучер Иван. - Грязь, темень, экипаж сломаем! Разве только по каменной дороге через Тулу.

Через Тулу 25 верст.

- Запрягай скорей! Поедем на Тулу!

Приехали мы около двенадцати часов ночи. Мария Александровна встретила нас на крыльце и рассказала, что после нашего отъезда мам? вошла в кабинет и, увидав висящие на прежних местах портреты, стала стрелять в них из пугача и разорвала портрет Черткова на мелкие куски. Мария Александровна испугалась и послала за нами.

- Сумасшедшие дуры, зачем вы прилетели! - закричала на нас мать.

Она бранила, упрекала нас и бедную старушку Шмидт за то, что она дала нам знать. Она заявила Варваре Михайловне, что завтра же утром она может убираться куда ей угодно.

- Я тебя вышвырну из дома, как вышвырнула Черткова! - кричала она мне.

Все дрожало во мне, но, к счастью, у меня хватило сил сдержаться.

Я дошла уже до полного отчаяния. Не было выхода из положения! Я вошла к отцу в кабинет, был первый час ночи. Он еще не раздевался, сидел у себя в кресле.

"Господи, до каких же пор он будет это терпеть?" - спрашивала я себя, глядя на его измученное лицо.

- Пап?, - сказала я, - как ты думаешь, не лучше будет, если я уеду к себе в Телятинки?

"Может быть, это даст толчок к его уходу", - думала я.

К моему удивлению, отец согласился со мной.

- Да, уезжай, - сказал он.

Утром мы переехали в холодный, грязный дом в Телятинках. Пришла моя кума Аннушка из Ясной Поляны. Они остались с Варварой Михайловной хлопотать по дому, а я пошла в Ясную Поляну. Отец радостно встретил меня. Я опять спросила его, как он относится к моему отъезду.

- Видишь ли, - сказал он, - я вообще не одобряю того, что ты не выдержала и ушла... Ты знаешь, я в письмах всегда отвечаю на подобные вопросы, что, по моему мнению, внешних условий менять не нужно, это с одной стороны, а с другой стороны, я по слабости своей рад твоему отъезду. Ближе к развязке! Так больше продолжаться не может! Черткова Софья Андреевна удалила, на Марию Александровну накричала, Варю выгнала, тебя почти что выгнала. Не унывай, держись, все к лучшему!

Я работала в Ясной Поляне все утро, а к завтраку уехала в Телятинки. На душе было смутно. Я сомневалась, правильно ли я поступила. Мучило меня и то, что я далеко от отца, не могу уже каждую минуту быть с ним, охранять его покой.

Все эти дни я ежедневно, иногда по два раза бывала в Ясной Поляне, как всегда, исполняя работу для отца.

Мой отъезд как будто хорошо подействовал на мать! Она поняла, должно быть, что зарвалась, испугалась своей резкости и стала мягче с отцом. Она уговаривала меня и Варвару Михайловну вернуться, но я решила выждать.

Приехали Таня с Сережей. Они говорили матери, что ей надо жить врозь с отцом в санатории, но она ни за что не соглашалась.

3 октября, вернувшись в Телятинки, я занималась разборкой бумаг, как вдруг приехал посланный из Ясной Поляны с запиской от Булгакова: "Александра Львовна, Льву Николаевичу плохо. Приезжайте скорее!"

Я поскакала в Ясную Поляну. Когда я входила в переднюю, ноги у меня подкашивались от волнения. Меня встретил Илья Васильевич.

- Жив?

- Да, жив. Но очень плох!

- Обморок?

- Да.

Прибежал Душан Петрович со шприцем. Таня с заплаканными глазами сидела в кабинете. Навстречу мне из спальни выскочила мать, бросилась на колени около балкона и стала молиться.

"Только бы не на этот раз, только бы не на этот раз!" - точно безумная повторяла она. Мне стало ее жалко!

Я вошла в спальню. От страшных судорог вся кровать сотрясалась. Я пробовала удержать его ноги, но это оказалось невозможным. Отец был без сознания.