Жизнь с отцом

"Были две сестры, у них были дети: у одной девочка Соня, у другой мальчик Петя. Поехали раз сестры в гости, а детей послали вперед с няней. По дороге случилось несчастье. Сломалось колесо, ехать дальше нельзя. Тут деревня. Крестьяне говорят: мы починим. Нечего делать. Пошли дети с няней в избу. Видят, в избе девочка и женщина. Девочка худая, платье на ней рваное, плачет. Соня и Петя спрашивают женщину: почему она плачет? — А оттого плачет, что ей молока хочется, а у нее нет! А няня и говорит Соне и Пете: я вас покормлю, пейте молоко! А Соня и говорит: я не стану пить молока, дай девочке. Няня стала говорить: как можно, пейте молоко! — Но Соня и Петя опять сказали: мы не станем, если ты не дашь девочке! — Тогда няня дала девочке, потом пришел еще мальчик. Опять Соня и Петя говорят: мы не будем пить, отдай, няня, молоко мальчику! — Потом Петя и говорит: почему это у нас всего много, а у них ничего нет? — Няня говорит: так Бог велел! — А Соня говорит: неправда! Если Бог так сделал, так этот Бог злой, злой, не буду ему молиться. — Если Бог так сделал, не хотим такому Богу молиться! — сказал Петя. И вдруг они слышат голос с печки. Там старый старичок лежал. — Умница, ты говоришь, что Бог злой. Он велел любить всех людей. А уж это люди так устроили! — А зачем они так устроили, — спросила Соня, — что у одних много, а у других нет? — А Петя говорит: я, когда выросту большой, сделаю так, чтобы у всех было поровну. — А старик говорит: ну смотрите, сделайте так, дети, помогай вам Бог!

А сделали ли они так — не знаю".

— Поняли, дети? — спросил отец.

— Да, да!

— Ну, пойте теперь!

И все, начиная с дедушки, запели "Птичка Божия не знает"…

— Ну, а конфетку вам можно? — спросил дедушка.

— Мы у мамы спросим! — и побежали.

Когда отец встретил Леву Сухотина, он, смеясь, сказал ему:

— Ну, Левочка, я вашему сыну социалистическую сказку рассказал!

Отца не переставая занимал вопрос, в какой форме можно было заронить в детях интерес к нравственным вопросам. На другое утро он спросил, поняли ли дети его сказку? Мика не понял, а Таня рассказала мне сказку с начала и до конца, и когда подошла к месту, где дети отказались от молока, она говорила чуть слышно, и мне показалось, что она вот-вот расплачется. Я рассказала об этом отцу, он был, видимо, тронут.

Брат Лев вызвал мать в Ясную Поляну. Это снова привело ее в нервное состояние. Она плакала, осуждала отца за эгоизм, жаловалась, что он отпускает ее одну.

Чтобы успокоить отца, я вызвалась проводить мать до Ясной Поляны. Отец благодарил меня, а Таня уверяла, что я совершаю подвиг.

Мы прожили несколько дней в Ясной. Без отца мам? была гораздо спокойнее. Но как только вернулись в Кочеты, она снова впала в нервное состояние. Малейший повод выбивал ее из равновесия. Приехал киносъемщик от фирмы Дранкова и добивался возможности снять отца. Этого было достаточно, чтобы взволновать мам?. Она во что бы то ни стало желала сняться вместе с отцом и вкладывала в это желание столько страстности, столько беспокойства, точно для нее это было вопросом жизни или смерти.

— В какой-то газете напечатано, — говорила она, — что Толстой развелся с женой! Так пусть все видят теперь, что это неправда!

Во время съемки она несколько раз умоляла отца посмотреть на нее.

С каждым днем она все настойчивее требовала, чтобы отец возвращался в Ясную Поляну. Она страдала невралгией, отказывалась обедать. Стоило только отцу войти в комнату, как она начинала метаться по постели, стонать, охать. При всей своей кротости Душан Петрович подозревал, что мать преувеличивала свои страдания.

Так продолжалось с неделю. Один раз, когда отец уехал верхом, мать в состоянии крайнего возбуждения побежала в сад. Вернувшись, отец не лег отдыхать, а пошел искать ее, но не нашел и просил Душана Петровича пойти за ней. Ее отыскал Михаил Сергеевич на скамеечке около пруда, и Душан Петрович оказался невольным свидетелем их разговора. Они кричали так, что слышно было на деревне.

— Я никогда не видал этого спокойного человека в состоянии такого гнева! сказал Душан Петрович.

Михаил Сергеевич кричал, что если мать тотчас же не прекратит своих комедий, то Лев Николаевич непременно от нее уедет и он — Михаил Сергеевич, и Таня, и все будут на этом настаивать.

— Слава ваша, жены Толстого, рухнет! Толстой сбежал от жены, отравившей ему жизнь!

— Я напишу в газеты, я оправдаюсь! — возражала мать.

— Нет, уж оправдаться тут нельзя. Ушел и ушел. На восемьдесят втором году так себе, здорово живешь, не уезжают от жены!

Михаил Сергеевич говорил, что теперь уже никто не верит ее душевной болезни.

— Нет, я действительно больна! — защищалась мать.

— А если вы больны, то исполните предписания докторов, разъезжайтесь со Львом Николаевичем, иначе придется ему уйти от вас, вот увидите!

— А я тогда напечатаю предсмертное письмо в газеты о том, что он делал, а сама отравлюсь и осрамлю его на всю Россию.

— Да никто вам не поверит, никто не поверит! — вне себя кричал Михаил Сергеевич.