Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом

«Пусть будут прокляты Богом эти надменные люди и их нечестивые амбиции, которые обрушивают на народы такой ужас!»

О чем он не написал, так это о потрясающем приеме, который ему оказали французы. Конфузясь, он чувствовал себя комичным гражданским лицом, которое уполномочено носить форму лишь потому, что является заместителем лорда-наместника графства Суррей. У французов была другая точка зрения.

В сумрачном Аргоне, где разрывы снарядов в щепки разносили буки и дубы подобно кошмару Нью-Фореста или Адриондакса, они до блеска начистили инструменты оркестра. Многие слышали, как французский генерал выпалил свой вопрос о Шерлоке Холмсе. Редактор «Дейли кроникл» рассказал, как это было. 11 июня в городке Сент-Менехоулд давали изысканный обед, и рядом с заголовком меню были нарисованы трубка, револьвер и скрипка — как символы Шерлока Холмса. Если такие почести отдавались отсутствовавшему англичанину, то генерал Умбер хотел убедиться в его патриотизме. Поэтому он сдвинул брови и выпалил вопрос:

«Шерлок Холмс — это кто, солдат английской армии?»

«Но, генерал, — пробормотал смущенный гость, — он слишком стар для службы». И генерал, поворчав и по-прежнему испытывая подозрения, опять занялся обедом.

Именно на французах Конан Дойл заметил нашивки о ранении, которые позднее стали называться планками. По возвращении в Англию он рекомендовал их генералу сэру Уильяму Робертсону, которому посвятил первый том своей военной истории, и это предложение было принято британским военным министерством.

Жизнь своими мрачными тисками сжимала Англию. Весной 1916-го, перед поездкой. Конан Дойла на три фронта, его младший сын Адриан едва не умер от пневмонии. И он провел мальчика через это испытание не с помощью формальных слов воодушевления, но рассказав ему историю и показав картину с рыцарями Азенкура. В июле, облегчая участь Вердена, началось большое наступление британцев, о котором ему говорили раньше.

Именно на Сомме в первый же день британцы понесли шестидесятитысячные потери. Эти убийства отупляли ум, парализовывали сознание. Одной частичкой этого множества был капитан Кингсли Конан Дойл. Хотя Кингсли и был тяжело ранен двумя пулями в шею, ожидалось, что он поправится. Каждый офицер в его батальоне, 1-м Хемпширском батальоне, был убит или ранен в тот же самый первый день. Отец Кингсли узнал, что на протяжении десяти ночей подряд до наступления его сын выползал в нейтральную зону и прикреплял к проволоке белые кресты, чтобы артиллеристы могли уничтожить ее в тех местах, где она не была прорвана.

Можно спорить, и об этом спорили, что битва при Сомме, в которой до наступления заморозков в ноябре было потеряно почти полмиллиона лучших молодых людей, была, очевидно, бесполезной, но она стала ударом в сердце Германии. Императорская германская армия, какой бы великой она ни была, после этого уже никогда не смогла оправиться.

Но разве это утешение?

С самого начала битвы при Сомме Конан Дойл продолжал добиваться создания нательной брони.

«Мы признали факты, — писал он, — до такой степени, чтобы оснастить наших солдат шлемами. Это делалось медленно, но делалось».

Какая-то форма нагрудного щита или нательной брони, добавлял он 5 августа 1916 года, помогала бы остановить летящие осколки металла. Со своей собственной винтовкой он экспериментировал на разных видах брони, заказанных у полдюжины фирм. Деннис и Адриан, которым он запрещал подходить близко, слышали звон, когда пуля отскакивала, или глухой звук, когда она пробивала броню.

Тем временем он пытался спасти жизнь Роджера Кейсмента. Кейсмента, который был уже сэром Роджером Кейсментом, посвященным в рыцарство за верную службу Британии в тропиках, он встретил в далекие дни агитации за Конго. Когда-то он был патриотом, а теперь с осунувшимся бледным лицом под бородой попал на скамью подсудимых по самому им признанному обвинению в измене.

Трудно в чем-либо симпатизировать Кейсменту, за исключением его идеализма. Но он был честным, совершенно честным даже тогда, когда он взял от Германии деньги и высадился в Ирландии, чтобы поднять там мятеж. Конан Дойл считал — и не без оснований, — что этот человек был психически и физически нездоров после многих лет, проведенных в тропиках.

«Не вешайте его!» — призывал этот защитник тех, кто проигрывал судебные дела. Он не мог вынести того, чтобы поверженного вздернули на виселицу. «Приговорите его к любому тюремному заключению, какому захотите. Пощадите' его жизнь. Он не способен защищать себя в суде».

Но признать состоятельность оправданий Кейсмента означало бы признать Ирландию свободным государством, находящимся в состоянии войны с Британией. Его повесили в Пентонвилле; они не могли поступить иначе. И грохот бомбежек на Сомме стал еще громче.