Жизнь Шаляпина. Триумф

– Это с точки зрения здравого смысла там нет ничего страшного. А цензура усмотрела в нем пропаганду и распространение социалистическо-революционных идей. А журнал блестящий, первоклассные художники действительно были летописцами злобы и порока, как иной раз их по справедливости называли. Привлекали внимание не только рисунки, но и остроумнейший текст. Каждый журнал, вспоминаю, смешил до слез. И Россию продергивали не раз, а потому и запрещен был… Ввозили его тайно в двойном дне сундука. Рассказывали, что этот журнал доставлял огромное удовольствие Льву Толстому потому, что не лжет, и будущий историк почерпнет из этого источника правдивую информацию о современном положении общества, проверит достоверность всех остальных источников. Вот о таком журнале мечтает Горький, в таком журнале согласились бы работать все наши мирискусники и многие другие замечательные художники.

– Я был у него в Териоках, что-то говорил он мне об этом замысле, но, видно, отвлеклись, заговорили о другом, так и не узнал о подробностях.

– Да какие тут подробности… У художников, как и у писателей, разброд и шатания. Горький – за революцию, Лев Толстой видит задачу наших дней в нравственном совершенствовании отдельных личностей. Я полностью поддерживаю Горького, вместе с ним готовы пойти хоть на баррикады Евгений Лансере, Коненков, Иванов, Добужинский, Юон… Жаль, что некоторые наши единомышленники, как Александр Бенуа, сбежали во Францию и оттуда дают нам указания, что делать и как поступать. Евгений Лансере предложил Александру Бенуа тему для задуманного сатирического журнала, скорее всего, назовем его «Жупел», «Олимп великих князей», на этом поле хорошо может порезвиться художник-сатирик, а Бенуа в ответ сообщает, что у него нет в настоящую минуту ни охоты, ни радости к этому делу, нет никаких политических убеждений, дескать, историку и художнику трудно их иметь. Возможно, если б он находился в России, он бы и примкнул к нам, разделил наше негодование, понял его, заразился бы нашей ненавистью, но из Франции наши дела представляются ему в столь странном освещении, что сильно заколебался в своих симпатиях и от активного участия в «Жупеле» решительно отказался. Все тот же Евгений Лансере уговаривает его: «Я не понимаю твой страх перед социализмом. Раньше всего оно неизбежно, это будущее общество, оно несокрушимо в силу требования справедливости. Уж мечту о лучшем будущем у рабочего из души не вырвешь! И в то же время сила его будет все увеличиваться. И если мы хотим, чтобы в будущем искусство заняло должное место, нужно теперь протянуть руку людям будущего и вместе строить». Вот примерно такая у нас общая позиция, от которой открещиваются Александр Бенуа и ему подобные…

– Ну, Антон, ты уж очень резко говоришь о таких, у них есть свое мнение, пусть так и живут. У меня тоже возникает много сомнений, недоумений… Иной раз, как подумаешь, сколько крови льется на нашей земле, просто невмоготу становится.

– И хочется крикнуть во всеуслышание: «Не трогайте меня, не беспокойте. Я не могу отдаться революционному движению, охватившему всю Россию, потому что я безумно люблю искусство и хочу прежде всего служить ему. Я служу тому, что вечно живет в душе человеческой. Я индивидуалист, весь мир вертится вокруг меня, вокруг моего «я», и мне, в сущности, нет дела до того, что живет вне меня и моих узких интересов. Да, я восхищаюсь каждой новой победой революции, не сомневаюсь в ее добрых и прекрасных целях; да, сочувствую пострадавшим, сопереживаю тем, кто пролил кровь за свободу и Отечество, но сам я делать для приближения революции ничего не буду, потому что брезгливо и неинтересно идти в общей толпе протестантов против режима».

Шаляпин принял эти резкие слова на свой счет и протестующе замахал руками.