Жизнь Шаляпина. Триумф

– Вот говорят, что я постоянно устраиваю дирижерам всяческие неприятности, оскорбляю их, таких несчастненьких, ругаюсь… Вы читали стихотворный фельетон в газете «Раннее утро»?

Теляковский отрицательно мотнул головой.

– На мотив цыганского романса там опубликованы такие строки: «Захочу – так пою. Захочу – наплюю, я один на свете бас, самому себе указ!» Какая чепуха и гадость! Столкновения у меня действительно случались и случаются, но с какой легкостью эти газетчики готовы сделать из мухи слона и с какой моральной беззаботностью клевещут на меня, представляя меня каким-то чудовищным скандалистом. И никто даже не задумается, почему эти скандалы возникают… Выгоду, что ли, я извлекаю из этих столкновений или они мне доставляют бескорыстное удовольствие? Вот недавно, в Краснодаре, пристали ко мне два адвокатишка и начали свои права качать, всячески меня понося и оскорбляя, я то-то им должен, еще что-то говорили, надоели они мне, отшвырнул я их в публику… А они почему-то обиделись! Я защищаю свою честь и достоинство, я такой же, как все, хочу спокойно поужинать со своими друзьями, товарищами, а они лезут со своими предложениями… Не могу я так… Жить невозможно в этой стране… Вот и с режиссерами, и дирижерами… Я должен быть уверен в оркестровом сопровождении, как и любой другой певец. Это одно из главнейших условий нормальной работы на сцене… Только тогда я могу создавать на сцене художественный образ. А если дирижер неправильно ведет оркестр, то как я могу во время игры контролировать себя… При этом я вовсе не требую, чтобы дирижер уж очень глубоко вникал в исполняемое произведение, а лишь в самом простом и обычном смысле надлежащего движения и чередования ударов. Но ведь большинство дирижеров не чувствуют именно ритма. Так что первый удар сплошь и рядом оказывается или короче, или длиннее. В этом случае дирижер теряет такт, то забегает вперед, и тогда я не успеваю сделать необходимые по ходу действия движения или мимические паузы, то отстает, заставляя меня замедлить действие, как в случае с Авранеком, я просто задыхался, так он затянул темпы… И в этих случаях совершенно невозможно творить на сцене образ, передавать тончайшие нюансы человеческих чувств. Я перестаю быть Шаляпиным, дирижеры превращают меня в ремесленника, потому что ошибки дирижеров выбивают меня из колеи, я теряю спокойствие, сосредоточенность, настроение… Я не могу быть равнодушным к тому, что происходит на сцене, не могу снижать требований к себе и другим исполнителям. И малейшая клякса отзывается в моей душе каленым железом…

– Федор Иванович! Но ведь ошибка Ульриха Авранека невольная, так уж получилось, он действительно пошел за госпожой Балановской и затянул темпы как бы не по своей воле, не желая сбивать молодую певицу. Как бы из добрых побуждений он ошибся, а это нужно понимать и прощать. Напишите господину Авранеку письмо с извинением, а я и без вас все улажу. Труднее с Тютюнником, который давно меня смущает, но не было повода удалить его с этого очень важного в театральной жизни поста. Он, как и фон Бооль, недавно покинувший свой пост заведующего московской конторой императорских театров, больше чиновник, со всеми своими хорошими и дурными качествами, чиновник-службист, он заботится о порядке, строгой письменной отчетности, расписании очередей в репертуаре, дисциплине. Все у него налажено, как на железной дороге. Его огромный портфель, наполненный бумагами, – предмет постоянных насмешек актеров и актрис. Все у него уложено, как говорится, горошина к горошине, и все сходится на бумаге замечательно, стоит только свистнуть, и поезд тронется.

– Но это только на бумаге, а на самом деле жизнь не уложишь в график, мало ли что бывает. И я в этот график никак не могу уложиться, и все его списки, графики взрываются, нарушаются. – Шаляпин незаметно для себя начал горячиться.

– Знаю, знаю, и вы у фон Бооля и Тютюнника как бельмо на глазу… Он просто ждал этого скандала с надеждой: а вдруг вы, Федор Иванович, действительно хлопнете дверью и уйдете из театра, вот раздолье-то будет для таких, как Тютюнник… Сегодня скандал, завтра скандал, может быть, Шаляпин, в конце концов, уйдет, и оперный репертуар пойдет как по маслу. Вот почему Тютюнник и ничего не сделал, чтобы тут же погасить ваш конфликт, ему просто нужно, чтобы вы ссорились, выходили из себя, а они будут подмигивать, разводить руками, глумливо ухмыляться. Они привыкли театр рассматривать как обычное казенное учреждение, где служат.

– И уж совсем непозволительно, что он на репетиции «Фауста» с Коутсом вел себя демонстративно, так, что милейший Сергей Трофимович сделал ему замечание, и Тютюнник не менее демонстративно покинул театр.

– Это уж показалось совсем недопустимым. Обязанность главного режиссера – умиротворять артистов, а не возбуждать, его уход с репетиции – явное нежелание отвечать за спектакль, а следовательно, он должен подать рапорт об отставке, что уже и сделано. Так что беритесь за режиссирование, Федор Иванович, хотя бы своих спектаклей. Я распоряжусь вполне официально.