Жизнь Штефана Великого

— Будучи еще девой несмышленой, я тоже так подумала однажды. В год, когда ты развеял войско Солимана-Скопца — народ ждал тебя в Сучаве во главе с владыкой Феоктистом, чтобы славить победителя неверных. И я, бедная, ждала, ибо давно не видела тебя; и радовалась твоему приезду. А ты, государь, только успел сосчитать знамена и полон у Высокого моста, как опять воссел на коня и спустился в Нижнюю Молдавию к Дунаю. А потом призвал ты народ свершить и другие державные дела и задержался так; что увидела я тебя лишь весной. С той поры желала я тебе, господин, покоя и защиты, но ты не глядел на меня. Не наберись я духом еще тогда, может быть, прошел бы ты по жизни, не изведав моей любви. Положен отдых и мир тому, кто никогда не знал их. По моему разумению, Порта была бы очень довольна замирению в Молдавии.

Так, наравне с собственными сомнениями и заботами, толкала Штефана-Воеводу в руки филистимлян и лукавая любовь княгини Войкицы. Посольства его к туркам были удачливы и уговор — добрый. Страна радовалась и славила господаря за обретенный покой; но княжичу Алексэндрелу, правителю земель от Бакэу до самых секлеров и горцев, пришлось отправиться в Царьград. Он был залогом мира. Печально было расставание с отцом, но с городом Бакэу он прощался без сожаления; его ждала роскошная жизнь столицы мира.

Возраст и разочарования утихомирили, казалось, неукротимый нрав Штефана-Воеводы; но именно это и причиняло ему самое тяжкое страдание.

Глава IX О кринице искупления и начале войны с крулем Альбрехтом; о Козминском сражении и ратном пиру в Хырлэу

I

Подворье стояло на краю пустыни, в том самом месте, где некогда высилась глиняная церковка. Были там покои для иноземных путников и помещения для слуг и скота; и наипаче знаменитая криница, куда по глиняной трубе вода стекала из-под дальней горы. Турки в крепостях называли это место Богдан-пунар[122], а молдаване — Господаревой криницей. Подворье содержалось на деньги Штефана. Тут можно было найти и сменных коней; жившие у рубежей рэзеши стояли тут поочередно дозором. Их было восемь, а с сотником — девять. По словам иных рэзешей, у которых только и дела было, что стоять в дозоре язык чесать, — господарь хотел построить в том месте святую пустынь, приписанную к Путненской обители и Зографскому монастырю на Афонской горе; когда же черные правители основались в Белгородской крепости, и Штефан-Воевода учинил мир с султаном Баязетом, то строительство забросили. Сказывают, господарю во сне привиделась та самая криница искупления.

Однажды вечером под самые Рождественские праздники отдыхали на том подворье крымские послы и львовские купцы. И беседовали они с сучавскими купцами-армянами, знавшими, как свои пять пальцев, все государевы дела. Туг же сидел дозорный сотник, добивавшийся от сучавцев разных пояснений.

— Крымчаки, — говорили те, — следуют к господарю с грамотами и дарами сукнами по меньшей мере на 60 татарских золотых. И нужно им непременно быть в Сучаве к 26 декабря, чтобы на Штефанов день попасть к господарю. Хотят поздравить его с днем ангела и поднести сукна. А уж о грамотах послы и не упоминают. Только мы-то знаем, что в них написано. Теперь между крулем и султаном замирение, а Гирею хотелось бы наскрести кое-какой ясырь для своих татар. И спрашивает господаря нашего, когда он желает идти ратью в Лехию, чтобы поддержать его дескать своими яртаулами.

Нельзя сказать, чтобы рэзешскому сотнику, его милости Тоадеру Боре из Бырладской земли такое дело претило. Три года тому назад ходил он с господарем в Пругье и неплохо промыслил тогда. После долгой и крепкой дружбы с Лехией, его светлость господарь Штефан почему-то прогневался на польское королевство.

— Честной боярин, — ответил старшина сучавских купцов, — знать-то ты хорошо знаешь почему, а хочешь выведать у нас знаем ли мы.

— Может быть и знаю, — гордо возразил рэзеш, шевельнув усом. — А что скажут ваши милости?

— Да что мы можем сказать? Одно разве, что правда на стороне господаря. Хранится у него древнее заемное письмо, еще от Александра-Воеводы Старого. И лежит это письмо на 3000 золотых в государевой казне, и круль до сих пор еще не рассчитался по ней. "Думали мы, — говорит господарь, — что будем едины на пользу наших земель; думали мы, что получим ратную помощь в лихую годину. А когда каждый старается только для себя, так и мы поступим так же". Того ради вступил он в Покутье, означил новый рубеж и поставил своих пыркэлабов.

— А мы неплохо там промыслили, — заметил, шевеля усом. — Так вы, честные купцы, думаете, что это самое письмо от Александра Доброго еще сохранилось?

— Должно быть, сохранилось.

— Может статься. Только вот, что я скажу милостям: господарев меч наилучшая расписка.

— Это верно, — поспешно согласились купцы.