Жизнь, смерть и возрождение

Тут раздался голос священника. Раздирающим голосом обратился он к толпе со словами. «Кто может думать, что перед нами еще несколько дней тому назад она цвела, полная жизни и любви к Богу, мужу и детям».

О! Как его слова били меня. Он восхвалял все мои достоинства, он шаг за шагом рассказывал мои чувства, он возводил меня в святую женщину и искренне лились его слезы.

О! Отчаяния! Меня его слова и слезы хлестали как бичи!!..

Затем что-то грохнуло. Страшный камень упал мне на грудь; я потеряла сознание... Дайте отдохнуть четверть часа...

Таня. ― Она вышла, ну, и трудно же ей, Господи, верно, политься пошла. Ладно, помолюсь и я, но не уйду.

Мария. ― Сколько же прошло времени, конечно, я не знаю; но я опять очнулась. Странно, ...я не знаю, в каком я месте, ...где я, ...кругом мрак, ...и только один Хранитель светился. Я не знаю, сидела ли я, ...лежали ли я, ...я нечего определить не могла, ...на мне было все равно. У меня было состояние пришибленности. Он молился, и слезы струились из его глаз. Я видела, что он страдал, но мне было все равно. Я чувствовала, как сырость просачивалась в гроб и как какие-то насекомые ползали у меня по лицу, по платью и по рукам. Я не задыхалась от недостатка воздуха, но земля давила меня, а главное, отвратительный запах гниющего тела, смешанный с запахом цветов.

О! проклятые цветы, они все преследовали меня, и даже в могиле гнили вместе со мной. Не бросайте, ради Бога, цветов в могилу вашим ближним, им от ваших цветов так гадко.

Хранитель подошел, обнял меня и сказал:

― Помолись.

Но слова его мне опять казались насмешкой.

― О чем молиться теперь? за что молиться?.. чего просить?.. не все ли кончено для меня теперь?..

― Оторвись от своего тела, ― просил он меня нежно и убедительно, ― забудь его, нам нужно еще многое пережить. Тело, ведь, прах, оно уже стало обращаться в землю, что тебе до него, зачем оно теперь тебе нужно? Уйдем отсюда.

― Да, когда я в могиле, ― уверяла я его, ― я в нем, в своем теле, я связана с ним, что же может разделить нас.

Но он доказывал мне, что совсем этого нет, что только мысли мои живут в умершем теле, что стоит мне только смириться перед своей участью, в которой переменить ничего нельзя, и все состояние мое изменится. «Забудь свое тело, ― говорил он, ― молись Богу и сейчас мы пойдем с тобой на тяжелое мытарство».

― Ох! мне все равно. Какие там еще мытарства? Хуже того, что сделали со мной, уже сделать нельзя, хуже этого уже не будет.

Он стал мне подробно все объяснять, но я уже совсем перестала слушать его. Он опять начал с начала и все убеждал меня.

Я видела всю его скорбь и только удивлялась: «Что ему от меня нужно?.. Ну, думала я, он ангел безгрешный, небожитель, и уходил бы туда, где ему хорошо, нет, сидит зачем-то здесь, со мной в могиле, странно мне это показалось», я сказала ему:

― Иди ты от меня, ты мне совсем не нужен.

Он так заплакал, что мне как будто стало его жаль. Я попробовала на минуту сосредоточиться. «Ну, говори, я постараюсь тебя понять!!».

И он опять стал объяснять мне сначала: Я поняла, что хочет показать мне всю мою жизнь.

― Ну, что же, показывай, мне все равно.

Вот передо мной стали проноситься картины или миражи моей жизни. Сперва я видела себя избалованным ребенком, капризным, испорченным уже с двух лет, лгуньей, находчивой на все дурное, и знаете, меня все это нисколько не трогало.

― Что мне за дело до этого, ― говорила я.

― Ведь, ты виновна, ― говорил Хранитель.

― Очень возможно, ― говорила я.

Итак, неслись картина за картиной и мы дошли до тех времен, когда я выросла. Но и тут меня ничто не умиляло, не волновало: ни хорошее, ни дурное. Правду сказать, хорошего было очень мало: все кокетство, ловля выгодного жениха, зависть к другим, гордость и все обыденные прелести молодой, светской девушки.

Вот дошли и до той жизни, которую я вам рассказывала. Тут я встрепенулась, он стал показывать всю грязь, всю мерзость моей души и моего сердца, но я заспорила.

― Нет, ― говорю, ― это все ложь! Нет, я не согласна. Конечно, я много давала промахов: во многом я подло поступала. Но я права, ибо меня такие и люди окружали, что иначе я действовать не могла. Всегда все оказывались кругом виноватыми, но не я, нет, нет и тысячу раз нет; не я, я была права, иначе я не могла делать, и кто бы ни стал меня укорять, я скажу: это ложь, я честная женщина, я ни в чем неповинна. Я жила, как все живут, и всегда в обществе будут жить, ибо иначе нельзя жить.

И долго он все доказывал мою виновность, но я ни слушать его, ни смотреть его картины больше не хотела.

Опять почувствовала я в полной силе мрак могилы, и разложение своего тела. Опять я копалась в своем гниющем теле. Тогда Хранитель старался отвлечь мое внимание от тела и мыслей, касающихся меня самой, и опять принимался доказывать мою виновность. Он часто выбивался из сил, молил меня, плакал, молился Богу, но все напрасно, я совсем одеревенела, и все его слова были для меня пустые звуки.