Жизнь собачья

И вот тут, на беду Принтера, встрял я. Стряхивая с парадно-выходных брюк остатки оливье, я великодушно выступил на защиту лопоухого пса, — он приниженно распластался на ковре и смотрел печально-виновато маслеными глазами…

Еще в самый первый день я чуть было не подвёл злосчастное животное. Когда нервозность чуть улеглась, когда хозяйка поняла уже до конца: катастрофу с потопом не отменишь и остаётся надеяться, что виновник, то бишь я, полностью загладит, замажет и забелит свою вину, тогда и появилась возможность расслабить разговор, пошутить. Я погладил собаченцию хозяйки по незлобивой башке:

— Вот какой барбосик! Помогать мне будешь, барбос?

— Хе, «барбос»! — фыркнула задетая Полина Яковлевна. — Да если этот пёс знал бы человеческий язык, он бы ни с вами, ни со мной разговаривать не стал. У него знаете, какая родословная — аристократ! Восточно-европейская овчарка чистейших кровей…

У меня хватило тогда такта не разубеждать хозяйку в обратном. Я лишь с лёгкой иронией поинтересовался:

— И сколько же в наши дни стоит голубокровный принц-овчар?

Оказывается, доверчивая женщина выложила за фальшивого «принца» сто тысяч рубликов. Да и то торговалась: фальшивособачники требовали полторы сотни штук. Щенки, выходит, по цене сейчас переплёвывают мой месячный оклад…

И вот на сей раз, вздумав оправдать как-нибудь неповинного барбоса, я разоблачил его подлинную сущность.

— Зря вы, Полина Яковлевна, так на него. Он не виноват, потому что он не овчарка. Понимаете? Вы держите его не за того и требуете невозможного.

— Как то есть не овчарка? — поджала губы Полина Яковлевна. — У меня и бумага есть, с печатью — там вся родословная…

— Господи, да при чём тут печать? — раздражился я (терпеть не могу глупости, особенно — женской). — Вы только поглядите внимательнее на уши, на хвост, на окрас. Где вы видели у овчарок такие очёсы? А разве вы не замечаете, что формат у вашего Принтера сильно укорочен — индекс наверняка намного меньше сотни. А подвес шеи? Да любая овчарка с таким подвесом от стыда сгорела бы! А уж подуздоватость так и бросается в глаза… Короче, если с таким экстерьером собаку считать восточно-европейской овчаркой, то у меня в доме живёт тогда император персидских котов и кошек.

Признаться, я остался доволен своей защитительной речью, не подозревая её прокурорской сути. Полина Яковлевна, подавленная моей кинологической эрудицией, молча смотрела на добродушно стучащего хвостом Принтера. Взгляд её затревожил пса.

Он вдруг вскочил с пола и заскулил.

4

Порнушку в тот вечер мы с Полиной Яковлевной так и не посмотрели. Настроение у нее упало, да и я в заляпанных майонезом брюках чувствовал себя не в своей салатной тарелке.

А на следующий день я навёл в квартире соседки последний малярный марафет и по уши погрузился в собственные ремонтные заботы: переклеивал обои, красил полы, белил потолки, расширял книжные полки. В один из вечеров, оттащив полные вёдра к мусорным контейнерам, я неспешно, глотая большими порциями вечерний августовский дух, брёл к подъезду. Наша домовая собачья свора уже хозяйничала вовсю — пёсики, псы и псищи оккупировали весь двор. И вдруг я увидел Принтера. Он был один. Где же Полина свет Яковлевна? Я огляделся — нигде не видать. Странно. Я подошёл к собаке, сиротливо сидевшей на газоне под ивой, поставил вёдра.

— Принтер, Принтер! Привет, пёс!

Услыхав свою импортно-компьютерную кличку, Принтер взвизгнул, бросился ко мне, ударил грязными лапами в грудь. Хорошо, что я так и вышел — в спецодежде.

— Принтер, глупый ты пёс! А где же твоя хозяйка?

Собака, стоя на задних лапах, ныряла и ныряла мокрым носом под мои ладони, взвизгивала и прискуливала под ласками. Ну, конечно, этот взрослый щен потерялся. И где же его роскошный ошейник с серебряными бляхами?

— Ну, пойдём, пойдём, я тебя найду. Может, хозяйка твоя наградит меня чем-нибудь… интересненьким.

При потаённой мысли об этом «интересненьком» сердце моё томительно шевельнулось. Да и — чего скрывать! — не только сердце.

Лицо Полины Яковлевны при виде меня вспыхнуло, порозовело. Это приятно, чёрт побери! Но тут же, увидав родного пса, она мгновенно вывернула улыбку в странную гримасу.

— Вот, — бодро возвестил я, — доставил вашу пропажу. Вознаграждение гарантируется?

— Спасибо, — без особого энтузиазма промямлила Полина Яковлевна. — Да вы проходите, проходите, чай будем пить.

— Увы, — выставил я аргументом грязные вёдра, — сейчас не могу: хочу сегодня покончить с ремонтом.

— Что ж… А может, — завтра? Приходите завтра вечером. Мы ж фильм так и не посмотрели…

Полина Яковлевна, придерживая розовые створки халата на груди так, словно готова была вот-вот их распахнуть, длинно, из-под накрашенных ресниц, глянула в меня.

— С удовольствием! — искренне воскликнул я. Мне желалось поглядеть с Полиной Яковлевной томительную бесстыдную фильмушечку. Очень желалось.

— Ну, заходи, дармоед, — прираспахнула дверь перед кротко сидящим псом хозяйка. Тот, взвизгнув, бросился домой.

— Как же это он у вас потерялся?