Жизнь собачья вурдалачья

Выловленные в подвале крысы с первого взгляда Дмитрию Дормидонтовичу не понравились. Мерзкие, взъерошенные, хвосты, как плети. И к тому же слишком крупные. Каждая с небольшого кролика размером. Даже непонятно, на каких харчах они в подвале так вымахать смогли. Или, может, они мутанты? Или метисы, смесь, например, с бобрами. Крысы, не мигая, смотрели сквозь стекло, и их бисерные глазки горели такой злобой, что Малахитова мороз по коже продрал.

— Вася, а может их тряпкой накрыть? Чтобы не смотрели.

— Это ничего. Пускай смотрят. Вам надо привыкать друг к другу.

— Это еще зачем?

— Так ведь их еще заразить надо. А это значит, что тебе, дорогой Дмитрий Дормидонтыч, придется их кусать. И не спорь. Других способов наука не знает. А укус это есть оральный контакт. Сродни поцелую. И здесь главная задача, чтобы они тебя взаимно не покусали. А то станешь вдобавок крысиным оборотнем, лечи тебя потом.

Клоков явно издевался, но говорил дело. Никуда не денешься, приручать так приручать. Крысы переехали к Малахитову. Но как налаживать с ними контакт он понимал смутно. Может, Софья Кузьминична знает. Вон как она с голубями ловко договаривается.

* * *

— Софья Кузьминична, вы, случайно, не знаете, как диких зверей приручают?

— Известно как, Митенька. Кормом, лаской и добрым словом. Но сперва надо проникнуться к животному любовью и уважением. Животные очень хорошо отношение чувствуют.

— И всего-то?

— Ах, дорогой мой! Это не так мало, как ты полагаешь.

— И что, Софья Кузьминична, любое-прелюбое животное так приручается?

— Безусловно. Во всяком случае, собаки и кошки очень быстро к человеку привыкают да так, что вскоре жить без него не могут.

Малахитов вспомнил, как хищно его подопечные клацают длиннющими зубами, и засомневался. На голубей и кошек они совсем не походили.

— Да нет, так чтобы жить не смогли, пожалуй, мне не надо. Надо, чтобы не кусались. Вот, скажите, Софья Кузьминична, крокодилов что, также приручают?

— Крокодилов? А где ты, Митя, крокодилов взял? Крокодилы в наших широтах не водятся. Но, думаю, что и крокодил не исключение. К любому животному можно подход найти. Дело не хитрое. Главное — любовь. Любовь, Митенька, свершает чудеса. Ты что же, решил собачку подобрать? И правильно. Будет у тебя настоящий друг, который никогда не предаст и слова грубого не скажет. Благое это дело, Митенька. Благое.

* * *

Три составляющие методики Софьи Кузьминичны Дмитрий Дормидонтович усвоил: корм, ласка и доброе слово. Осталось применить теорию на практике. Он вернулся к себе и внимательно присмотрелся к крысам. «Крысы, как крысы, — успокаивал он себя. -- Ничего особенного. Маленькие, серенькие. Почти пушистые. Можно сказать, трогательные. Вон как на задние лапки приподнимаются, жрать хотят».

— Сейчас будем обедать, дорогие друзья, — сказал Малахитов как можно дружелюбнее, но крысы в ответ посмотрели так презрительно, что моментально уничтожили всякие зачатки хорошего к ним отношения. Крокодилы, пожалуй, симпатичнее будут. «Может, одной кормежкой обойдется?» — запечалился Дмитрий Дормидонтович, опасливо вытряхивая в аквариум моченую булку.

* * *

Скоро стало понятно, что одной кормежкой не обойдется. Крысы с жадностью хватали пищу, на глазах толстели, но стоило Малахитову только приподнять крышку аквариума, как они дружно принимали боксерские стойки и оскаливались. Какая там ласка! Отхватят пальцы. Говорить с ними тоже было как-то неловко. Во-первых, не о чем, а во-вторых, один черт не ответят. Может, им вслух почитать? Надо сказать, что единственными книгами на полке у Малахитова были произведения Пушкина, доставшиеся ему несколько лет назад от Карловичей совершенно даром. Что-то там не то случилось с соседом. Вроде бы Пушкина перечитался и сошел с ума. Но крысам, скорее всего, поэзия не повредит. Вечером Малахитов придвинул к аквариуму кресло и открыл книгу.

— Три девицы под окном пряли поздно вечерком, — начал он как можно задушевнее и покосился на крыс. Крысы тотчас перестали жевать и притихли. Тогда Дмитрий Дормидонтович приободрился и вложил в чтение всю душу и все мастерство. Как-никак его этому три года в театральном училище обучали. Действие захватывало, и Малахитов входил в раж. Голос его то грозно рокотал словесным водопадом, то нежно журчал и звенел от страсти, то верещал фальцетом, изображая комара, то опускался до самых низких нот. А низкая октава у Дмитрия Дормидонтовича было что надо! Вызывала колебания воздуха, сравнимое с небольшой ударной волной. При этом аквариум вибрировал, а у крыс мелко тряслись уши. Наконец, перипетии царя Салтана закончились. Малахитов поднял голову и увидел, что его слушатели потрясенно молчат.

* * *