Жизнь способ употребления

Он читал чрезвычайно быстро — привычка и техника, оставшиеся от Педагогической школы, — но никогда не читал помногу. Часто прерывал чтение, лежал без дела, закрывал глаза. Поднимал на лоб толстые очки в черепаховой оправе, клал роман на пол у диванной ножки, заложив страницу почтовой открыткой с изображением глобуса, из-за точеной деревянной ручки похожего на волчок. Это был один из первых известных глобусов, изготовленный приятелем Коперника картографом Иоганнесом Шенером в 1520 году в Бамберге и хранившийся в нюрнбергской библиотеке.

Он так никогда никому и не сказал, что именно с ним произошло. Он почти не рассказывал о своих путешествиях. Однажды мсье Рири спросил у него, какое зрелище его больше всего удивило в жизни; он ответил, что это был один магараджа, который, сидя за инкрустированным костью столом, ужинал с тремя наместниками. Все они молчали, и в присутствии начальника три свирепых воина выглядели как малые дети. В другой раз, хотя у него ничего не спрашивали, мсье Жером сказал, что для него самым красивым, самым великолепным в мире видом был некий свод, разделенный на позолоченные и посеребренные восьмиугольники, который по искусности резьбы превосходил любое ювелирное украшение.

Глава XLVII Дентевиль, 2

Приемная доктора Дентевиля. Довольно просторное прямоугольное помещение, паркет, выложенный «елочкой», обитые кожей двери. У дальней стены — диван в синем бархатном чехле; повсюду кресла, стулья с лирообразными спинками, выдвижные столики с разложенными журналами и каталогами: на обложке одного из них — цветная фотография Франко на смертном одре, в окружении четырех монахов на коленях, которые словно сошли с полотна Де Латура. У стены справа — бюро с отделанной кожей столешницей, на которой лежит пенал в стиле Наполеон III из папье-маше, в мелких черепаховых инкрустациях и тонких золоченых арабесках, а под стеклянным колпаком стоят настольные лакированные часы, остановленные без десяти два.

В приемной два посетителя. Один из них — неимоверно худой старик, преподаватель французского языка на пенсии, продолжающий давать заочные уроки, — ждет своей очереди с целой кипой письменных заданий и остро отточенным карандашом. На сочинении, которое он как раз собрался проверять, можно прочесть тему:

«В Аду встречаются Раскольников и Мерсо («Посторонний»). Представьте себе их разговор, используя цитаты из произведений двух авторов».

Другой посетитель — не пациент: это представитель телефонной компании, которого доктор Дентевиль вызвал под конец дня, чтобы тот показал ему новые модели автоответчиков. Он сидит возле маленького столика, заваленного печатной продукцией, и листает одну из брошюр: это садоводческий каталог с изображенными на обложке садами храма Сузаку в Киото.

На стенах — много картин. Одна из них особенно привлекает внимание, не столько своей «псевдопримитивистской» манерой, сколько размерами — почти три на два метра — и сюжетом: это тщательно, почти скрупулезно воспроизведенный интерьер бистро. В центре, облокотившись на стойку, молодой человек в очках надкусывает сэндвич с ветчиной (сливочное масло и слишком много горчицы), намереваясь запить его пивом. За спиной у него — электрический бильярд, аляповато разрисованный в испанском или мексиканском духе, с портретом поигрывающей веером женщины в центре между четырьмя лузами. Согласно принципу, который часто применялся в средневековой живописи, на этом автомате играет тот же самый молодой человек в очках, причем весьма успешно, поскольку счетчик показывает 67 000 набранных очков, хотя 20 000 уже дают право на одну дополнительную бесплатную партию. За его успехами с восторгом следят четверо ребят, выстроившиеся в ряд вдоль автомата и не спускающие глаз с шарика: три мальчугана в потрепанных свитерах и беретах, соответствующие традиционному образу уличных сорванцов, и девчушка с красной бусиной на черной плетеной тесемке вокруг шеи и персиком в левой руке. На переднем плане, прямо у оконного стекла, где большими белыми буквами выведено наоборот: