Труд только тогда свободен, когда подобно всем остальным ценностям обусловливается предложением и требованием, когда он
В прошлом году, по причине дружной весны, все поля разом покрылись водою, и мыши с отчаянием бросились к жильям. Садовник, желая пораньше выгнать зелень в парнике, должен был три раза все сеять снова. Мыши систематически съедали всходы, пока обсохнувшая земля не распустила мышей восвояси. Тут нечего делать. Кто в степи заводит парники, должен заранее мириться с возможностью мышиных набегов. Но если бы садовник, под предлогом просушки рам, стал раскрывать на ночь парники и морозить вожделенный салат и огурцы, это показалось бы непонятным или заставило бы спросить: нельзя ли предохранить рамы от сырости, не губя и без того хилых посевов? По нашему крайнему разумению, постройка огромной дороги, быть может на много лет, станет разыгрывать в нашем краю роль моего садовника. Этому могучему, самобытному деятелю предстоит на выбор: укрепить, умножить и взлелеять вольнонаемный труд и водворить общую уверенность в его силах или на первых порах задержать его рост. Читатели, вероятно, помнят прекрасную статью в прошлогодней «Современной летописи» «Русского вестника» о выгодной замене войсками посторонних рабочих при постройке железных дорог? Совершаясь на таком основании, постройка южного пути явится для всего края истинным благодеянием в земледельческом отношении. Обильное продовольствие рабочих солдат заставит каждого земледельца с новым рвением трудиться в хлеве, поле и огороде, и земледелие мало-помалу возмужает до степени зрелости, какой от него вправе будет ожидать новый торговый путь. Если же, напротив, работа будет производиться частными вольнонаемными рабочими, то должно ожидать явлений противоположных. Земледелие, предоставленное собственным ограниченным силам, не может и помышлять о борьбе с капитальным предприятием, рассчитанным на большие расходы. Все и без того малочисленные вольнорабочие уйдут на чугунку.
XIII. Рассказ знакомого с Юга
Нынешнею зимой в Москве я неожиданно получил записку с приглашением повидаться с одним проезжим семейством, с которым я был знаком, состоя на службе в Новороссийском краю. Нечего говорить, как я обрадовался случаю увидать давнишних добрых знакомых и потолковать обо всем, что такими живыми и глубокими чертами врезалось в моем воспоминании. Дети, которых долго не видишь, лучшее мерило прожитых нами лет. Такое мерило встретил я и в знакомом семействе. Мальчик, которого я знавал в курточке, теперь вышел ко мне молодым помещиком и бывшим студентом. Перебрав всех общих знакомых, я обратился к моему собеседнику с такими словами:
— Видите, как я помню все подробности и радуюсь движению вашего земледелия, вашим паровым молотилкам, разъезжающим на волах по помещикам и молотящим за 25 рублей в день до 250 копен и т. п. Признаюсь, я всегда считал общий уровень образования в вашей местности гораздо выше того же уровня во многих и премногих углах России. В этом отношении с каждым днем можно ожидать только лучшего; но в качестве чуть-чуть не земляка, позволю себе обратиться к вам с вопросом, на который прошу отвечать вполне и откровенно. Какой отголосок находит в вашей стороне малороссийская пропаганда? В мое время ничего этого не было, а потому этот элемент для меня совершенно новый, и мне хотелось бы иметь понятие об отношении его к вашему краю.