Жизнь Суханова в сновидениях

— Доброй ночи, Лева, — отозвался Суханов, по-прежнему улыбаясь.

Белкин поднял руку на прощанье и зашагал прочь, сражаясь со своим несуразным зонтом, чьи растопыренные спицы тускло поблескивали в свете фонарей. Суханов стоял без движения и, улыбаясь все той же застывшей улыбкой, глядел в никуда; только пальцы его свирепо давили открытку. Через некоторое время дождь присмирел, пошел на убыль и в конце концов превратился в ту же безобидную изморось, с которой начинался — не то час, не то вечность тому назад, смотря как считать… Суханов прищурился, стряхнул воду с ботинок, похоронил намокшее приглашение в кармане и быстрым шагом направился в сторону, противоположную той, где скрылся его некогда лучший друг.

Только на середине Красной площади он сообразил, что даже не сказал «поздравляю».

Глава 3

Черный циферблат гигантских часов на Спасской башне грозно маячил в подсвеченных облаках; когда золоченая стрелка дрогнула и перескочила на следующий рубеж, куранты пробили четверть. Суханову не приходилось бывать на Красной площади в такое позднее время уже много лет, если не десятилетий, и от этого пустынного, залитого ярким светом простора ему стало не по себе. Зеленоватая, скользкая от дождя брусчатка холодно блестела, а впереди переливался многоглавый собор Василия Блаженного, как чешуйчатый Змей Горыныч из какой-то былины с несчастливым концом. Неизвестно откуда появился юнец в надутой фиолетовой куртке и пошел следом; в тишине его шаги отдавались громким, зловещим эхом; потом он также внезапно исчез. С беспокойством ощупав нагрудный карман, Суханов прибавил ходу. На краю площади ему показалось, что из густой тени кто-то хихикнул. До Большого Москворецкого моста он добрался почти бегом.

Там он остановился у парапета, чтобы отдышаться. Ноги с непривычки болели. Внизу Москва-река медленно несла свои тяжелые бурые воды, а из глубины зыбко поднимался перевернутый град Китеж, существовавший лишь по ночам, рождаемый неверными переплетениями тысяч уличных фонарей, автомобильных фар и огней подсветки. Стены, храмы и колокольни этого сокровенного города дрожали от желания высвободиться, уплыть по течению, оставить далеко-далеко позади гнетущую, многолюдную, полную опасностей Москву; но их бдительно сторожила ночь, навечно сковав длинными цепями золотых отражений. Оторваться вниз по реке сумели немногие: мертвая ветка, раздувшийся парусом белый платок, флотилия окурков да пятна мазута, расползающиеся в луче света… Не в силах отвести глаза, Суханов смотрел на радужную пленку, ширившуюся по поверхности воды. Пригласительный билет жег ему карман, а безымянное чувство все разминало мощные черные крылья в его душе.

Вдруг по тротуару застучали, все ближе и ближе, чьи-то шаги. Суханов обернулся. У него за спиной, ухмыляясь и тяжело дыша, стоял все тот же парень в фиолетовой куртке. В отчаянии Суханов окинул взглядом мост — сначала один конец, потом другой: в поле зрения не было никого, ни одной живой души, только автомобили мчались сквозь ночь, но слишком быстро, слишком быстро… Сердце заколотилось где-то в горле.

— Клевый галстук, дядя, — развязно заговорил юнец. — Это какой лейбл?

Суханов сглотнул слюну:

— Что значит «лейбл»?

— Ну, чье производство? Там же написано.

Медленным движением, будто под водой, Суханов отогнул любимый винно-красный галстук и с ощущением быстро приближающегося конца прочел:

— Это… э-э-э… «Кристиан Диор».

— Губа не дура. — Парень восторженно прищелкнул языком.

— Послушайте, что вам нужно? — хрипло выдавил Суханов. — Галстук? Забирайте.

— Не, спасибочки, мне без надобности, — сказал парень, — я не ношу. А двушки не найдется?

— Вам нужны две копейки? — непонимающе переспросил Суханов.

Юнец кивнул, и по прыщавой физиономии забегали безумные глаза. Понимая, что с ним вот-вот произойдет нечто невообразимое, Суханов трясущейся рукой полез в карман и выгреб несколько монет. В голове издыхающей бабочкой трепетала одна только мысль: почему я не поехал на метро, почему я не поехал на метро, почему я… Мост был по-прежнему пуст, и он воочию представил, как летит вниз головой, падает сквозь ночь, падает бесконечно, навстречу темной, холодной смерти, затаившейся на глубине, а сверху гогочет и гогочет этот нелюдь… Парень склонился над его ладонью — так близко, что Суханов почувствовал запах старой сигареты.

— Ну-ка, что тут? Пятак, гривенник, еще пятак… Ага, во! — Он выбрал одну медную монетку. — Ну, спасибо, дядя, выручил. Позвонить надо. Мать с ума сходит, когда я поздно.