Жизнь Суханова в сновидениях

Кубик был обтянут черно-лиловым, а на боку читалось: Душа. Не открывать — улетит.И сразу же, без предупреждения, на него обрушились далекий паровозный гудок, треск поленьев в камине, танец искр, отраженный в бокале красного вина, и тихий голос Нины, обращенный в темноту. Я все думаю: что же там было внутри? Может, очередной темный кубик с надписью: «Улетела. Вас предупреждали. Не надо было открывать»? Или что-нибудь совсем другое? Может, кубик ярко-красный, или радостно-синий, или завернутый в золотую фольгу, с надписью: «Дерзающие награждаются. Возьми свою душу, ступай в мир, твори великие дела»?

Суханов уставился на этот маленький, легкий предмет, уместившийся на ладони, и почему-то захотел его раздавить. Потом, вернув кубик на место, он медленно обвел глазами комнату, пока взгляд его не уперся в Белкина.

Белкин, видимо, это почувствовал.

— Терпение, один момент, — бодро провозгласил он, подняв голову. — Пряники куда-то запропастились, а кипяток уже…

Поймав выражение сухановского лица, он в неуверенности замешкался.

— Нина… — запинаясь, выговорил Суханов. — Нина здесь была, верно?

После недолгого колебания Белкин кивнул.

— Верно. На открытие приходила, в прошлую среду.

— Я не говорил ей об открытии, Лева, — сказал Суханов каким-то деревянным голосом.

Белкин поставил на стол два стакана жидкого чая, бросил в каждый по кусочку сахара, подвинул один стакан к Суханову и взял себе стул.

— Знаю, — сказал он. — Но ты ей говорил о нашей с тобой встрече, и на другой же день она мне позвонила — узнала мой новый номер у Виктора Ястребова. Оказывается, мы с ней оба его навещаем, продукты носим, то, се, он старый уже, больной, совсем один… Короче говоря, в воскресенье мы с ней встретились, погуляли, вот я и упомянул эту выставку. Она сказала, что хочет прийти, но боялась, что ты рассердишься, если узнаешь. Слушай, Толя, я виноват, что раньше молчал, просто не был уверен, что…

Его слова иссякли. Глядя в пространство, Суханов отпил чаю. И когда горячая, сладкая, безвкусная жидкость скользнула ему в горло, он почувствовал, как на него снисходит новое спокойствие — спокойствие не безразличия, а понимания, словно за последние часы какая-то невидимая, но безмерная перемена тайно внедрилась в самую ткань его бытия и теперь он мог смотреть на свою жизнь без чувства горечи. Возможно, спокойствие это родилось из пустоты и отчаяния; но истоки его — подумалось ему — не имели отныне никакого значения. Некоторое время он сидел молча, не двигаясь, дивясь поглотившей его волне умиротворения. Когда он поднял наконец глаза, он увидел, что Белкин смотрит на него с тревогой из сумрака тесной комнатушки.

— Все нормально, Лева, — сказал он. — Нет, правда. Хотя еще пару дней назад я бы, наверное, и в самом деле пришел в ярость. — Он невесело улыбнулся. — Она сказала, что в воскресенье целый день пролежала с головной болью, а в тот вечер, когда было твое открытие, придумала, что идет с подругой в театр. Виктора не упомянула ни сном ни духом… Но я рад, что она к тебе выбралась. Мне бы тоже надо было прийти.

В одном из стаканов тихонько звякнул тающий кусок сахара. Белкин заморгал: не то с облегчением, не то от неловкости — Суханов не разобрался.

— Вот ты и пришел, — сказал Белкин, — и это самое главное. Честно говоря, эта затея с выставкой пока не очень себя оправдывает. И как ни странно, оттого, что Нина появилась на открытии, получилось… да, в общем, только хуже. Дело как было: мы здесь тусовались с приятелями, которые мои работы уже сто раз видели: как, мол, детишки, как отпуск, обычный треп, но меня-то грело ощущение собственной важности: герой дня как-никак, понимаешь? И вдруг открывается дверь, и входит она: такая же красивая, как раньше, молодая, в ушах серебряные серьги, которые она студенткой носила, — и начинает все разглядывать, да так серьезно, прямо истово; и я замечаю, как у нее на лице появляется легкая тень разочарования… Нет, она, конечно, все похвалила, вежливо так, а после мы пили чай, беседовали об искусстве, все было как полагается. Потом она ушла, все остальные тоже отчалили, и тут я посмотрел на свои работы ее глазами — и увидел подборку слабеньких пейзажей, развешанных в каком-то подвале.

— Зачем же так строго себя судить? — быстро вставил Суханов. — Ты же сам говоришь: это только начало…